— Он поцеловал меня. Я не хотела этого, но он… Прости меня, Николас…
— Успокойся, — смотрит он на меня и подтягивает к груди, чтобы обнять, но я не могу позволить себе подобное лицемерие.
— Нет, Ник! Не нужно! — извиваюсь в попытке вырваться. — Отпусти меня! Слышишь?! Отпусти!
Продолжаю биться об него, как птица о прутья клетки. Вода хлещет по спине, и всё моё бельё уже давным-давно промокло, а Прайд даже и не думает выполнять мою мольбу.
— Ни за что. Умру, но не отпущу тебя, — прижимает к груди, согревая своим теплом. Гладит по голове и целует в макушку, пока я всё сильнее и сильнее хватаюсь за его рубашку. — Это не ты, а я должен просить прощения. Я ведь не дурак и прекрасно понимаю, что ты могла спокойно отсиживаться, наблюдая за всем этим со стороны. Смотреть, как мы с Джеймсом грызёмся друг с другом, как озверелые псы. Как тонем в собственном дерьме и ненависти. Но вместо этого ты решила рискнуть собственной безопасностью только для того, чтобы помочь мне. И всего за пару часов смогла сделать гораздо больше, чем все остальные.
— Я предложила Джеймсу игру… — зарываюсь лицом в его мокрую рубашку, скрывая свой стыд под свисающими волосами. — И теперь должна быть рядом с ним до самой выписки. И… — сглатываю стекающую по губам воду. — Если ты не вернёшь мне маму до этого момента, то я снова должна буду вернуться к нему…
— Хорошо, малышка, — настолько сильно обхватывает меня Николас, что я буквально распластываюсь на его широкой груди, прямо как на своём собственном, персональном распятии. — Обещаю, что сделаю всё для того, чтобы ты победила.
ДАЯНА 3
— О! На этот раз ты уже привела сюда своего любовника! — так и сочится сарказм из сидящего в кровати Джеймса, когда я захожу в палату вместе Николасом.
Сейчас всего семь утра. Так рано, что всё отделение стационара напоминает огромного и безумно неповоротливого зверя. В коридорах практически нет людей. За нами наблюдают всего две тёмные фигуры у входа в палату. Один телохранитель пришел со мной, второго — назначила Меган, и это всё. Больше ни одной живой души из тех, кто бы мог хоть что-нибудь предпринять, если начнётся драка. Врачи ещё не вышли на смену, а сонные медсёстры пьют горький кофе, аромат которого так сильно смешался с запахом медикаментов, что он уже начал напоминать отдельный вид лекарства.
— Я в курсе, какую игру предложила тебе Даяна, — смотрит Николас на своего сына, держа руки в карманах брюк, а я стою позади него как обиженный ребёнок, за которого пришли заступиться. — И так же, как и она, принимаю свою часть договора. Но, — делает он резкую паузу, и его голос становится жестким и холодным, — пока не закончится установленный срок, ты не посмеешь распускать руки. Попытаешься сделать с Даяной хоть что-то помимо её воли, и игре конец. Игорь заберёт её отсюда в ту же минуту, и плевал я на то, что с тобой будет после.
Ник произносит свою речь с грубостью ожесточённого генерала. Он даже не переспрашивает, всё ли понятно. Не задаёт ненужных вопросов, потому что это не попытка договориться, а непосредственный приказ, которому невозможно противиться. Его собственное безоговорочное условие, без которого вся наша пирамида крошится на части.
Удивительно, но за столько времени я так привыкла к существованию нашего невидимого треугольника, что уже не представляю, какой бы была жизнь за его крепкими гранями. Мы так тесно сплетены, что даже естественный порядок вещей не воспринимает нас троих отдельно друг от друга.
Я цепляюсь за Ника, Николас борется за Джеймса, а Джеймс не может жить без меня.
Какой-то замкнутый круг, превращающий нашу жизнь в мигающую карусель. Огромные разноряженные кони скачут вверх и вниз. Разноцветные лампочки бьют в глаза яркими вспышками, а мелодия из шарманки превращается в какой-то непонятный сумрачный кошмар, всё больше и больше смешиваясь с неудержимым смехом и возгласами.
— Что такое, папочка? — усмехается Джеймс, слегка покачивая головой, и даже не пытается приобрести хотя бы малейшую серьёзность. — Переживаешь, что твоя драгоценная любовница может вспомнить, как хорошо ей было со мной, и отказаться от тебя и твоего вялого члена?
— У неё не будет причин отказываться ни от меня, ни от моего «вялого» члена, если ты подохнешь, — начинает выходить из равновесия мой железный мужчина, и я сразу же прижимаюсь к нему, заставляя опомниться.
— Тебе нужно встретиться с Рикманом, Ник! Нужно успеть поговорить с ним до поездки на телевидение, — проговариваю вслух всё то, что он сам сообщил мне, пока мы сюда ехали.
Сегодня у него по-настоящему важный день! Сегодня он впервые с начала прогремевшего скандала будет давать интервью не просто надоедливому журналисту, которые то и дело бросаются на него как стая голодных голубей, а всем известному Дэвиду Леттерману.
— Хорошо, — закидывает на меня руку и до боли сжимает плечо. Потирает его и смотрит прямо в глаза.
Я вижу то немое прощание, с которым Николас пожирает моё лицо. Чувствую, как он всем своим видом говорит, что не хочет оставлять меня здесь на целую неделю! В его серебряных глазах столько скрытого волнения и нежности, что у меня внутри всё дрожит и сжимается. Я не знаю, смогу ли прожить эти бесконечные дни, не засыпая и не просыпаясь рядом с ним…
Смогу ли дышать воздухом, в котором нет ни грамма его пряного аромата?.. Смогу не сойти с ума, когда из этой белоснежной палаты исчезнут последние отголоски его терпкого голоса?..
— До встречи, — улыбаюсь и приподнимаюсь на носочки, чтобы поцеловать на прощание.
Тянусь к его губам в последней попытке глотнуть живительного кислорода. Наполнить им свои лёгкие, чтобы не умереть от тоски, пока его не будет рядом! Но этой милости не дано осуществиться. Всего за пару сантиметров до такого нужного мне поцелуя тишину комнаты пробивает взбешенный голос Джеймса:
— Отойди от неё, или тебе тоже придётся занимать отдельную палату, — рычит он и уже опускает ноги на прохладный пол.
Каждый раз, когда дело доходило до меня, эти двое слетали с катушек, вгрызаясь друг другу в глотку, как остервенелые хищники, что борются за свою самку…
Стоящие в коридоре мужчины смотрят на нас, уже вполне готовые ворваться палату. Стоит только щелкнуть пальцами хотя бы одному из Прайдов, и эти огромные доберманы разобьют стеклянные двери, защищая каждый своего хозяина…
— Я люблю тебя, малышка, — шепчет Николас и всё-таки оставляет свой хрупкий след на моих губах. Прикасается к ним всего на одно еле-еле уловимое мгновение и выходит прочь, сразу же исчезая за поворотом.
— Ну вот и всё, Даяна, наша игра началась, — на этот раз уже спокойно проговаривает Джеймс и берёт со своего столика банку йогурта. — Так что хватит стоять истуканом, — кидает её мне и улыбается, как настоящий мальчишка. — Иди сюда и покорми меня, любимая.
* * *
После предупреждения Николаса Джей на самом деле прекратил свои сумасбродные попытки затянуть меня в кровать. И если не считать вполне обычных оскорблений по поводу того, что я сплю с его отцом, то больше не было ни зажиманий, ни поцелуев, ни каких-либо иных пошлостей.
