— Мам, не могла бы ты выйти, — даже не поворачивается он к Меган, когда она напряженно хватается за ручки его коляски, словно утопающая за спасательный круг. — Меня уже выписывают, так что я бы хотел поговорить с вами пока у меня ещё есть такая возможность.
— Думаю, мне тоже стоит, — встаю с кровати Ника, но Джеймс останавливает меня, прежде чем я успеваю выпрямиться.
— Нет, — практически отрезает меня от выхода Джеймс, и я смотрю на замершую в дверях Меган и до последнего сомневаюсь, в том, как стоит поступить. — То, что я собираюсь сказать, касается вас двоих.
Некоторое время мы все вчетвером стоим не двигаясь. На лице Николаса играет напряжение. Горячее и стойкое. Он смотрит на Джеймса и в его голове бурлят мысли, о которых мне никогда не узнать.
Ничего не говоря, Меган всё-таки выходит из палаты и я готова уйти под землю от страха! Сама не понимаю, почему так сильно боюсь быть здесь в этот момент, но готова на всё что угодно, только бы выйти в коридор вслед за Меган.
— Спасибо тебе за печень пап, — говорит Джеймс, глядя ему в глаза и в его словах нет сарказма. Нет пренебрежения и нет иронии, с которыми он разговаривал с Николасом последние полгода. — Знаю, что ты не должен был…
— Нет должен был, — перебивает его Прайд так жестко и хлестко, что ему уже нет смысла перечить. — И всегда буду должен.
Я смотрю на Джеймса и снова вижу на его лице то самое выражение, с которым он падал передо мной на колени, узнав о смерти Ричарда. Вижу, как краснеют его веки, а глаза начинают поблёскивать от излишней влаги.
— В любом случае это был великодушный жест после всего, что я тебе сделал, — делает он глубокий, рваный вдох и его желваки так сильно напрягаются, что он начинает говорить скрепя зубами. — Так что выздоравливай пап и больше не смей оказываться в подобной ситуации. А что, до тебя — смотрит на меня опустошенным взглядом, от которого тело пробивает ледяной изморозью. Это глаза человека, который смотрит на землю с крыши многоэтажного здания и даже не думает сделать шаг назад. — Я люблю тебя Даяна, а порой тех кого любишь нужно отпускать вопреки своему собственному желанию. Так что будь счастлива, куколка.
— Ты тоже, — кивает ему Ник, и мы наблюдаем за тем, как он разворачивает каталку и выезжает к ждущей его матери. — Какое странное чувство, — я опускаю руку к нему на плечо, и он сразу же накрывает её своей горячей ладонью. — Кажется что я одновременно обрёл сына и сразу же его потерял.
Остаток дня я стараюсь его не беспокоить. Стараюсь не навязывать своё общение и не привлекать к себе внимания. Сейчас ему нужен покой и возможность подумать. Переварить случившееся и найти для него отдельное место в своей душе.
* * *
Пять дней спустя…
— Извини что так поздно, — пробираюсь я в палату Прайда с осторожностью пугливой кошки.
Два дня назад Николас так неожиданно позвонил мне с просьбой прекратить свои ежедневные посещения, что когда я увидела его смс, как раз лежала в SPA-салоне обмазанная чёрным шоколадом.
— Занятия с тренером пошли тебе на пользу, — он всё ещё стоял, глядя в окно, так что я быстренько закрыла за собой дверь и уже через дюжину беглых шажочков прижалась к его широкой спине. — Как же я рада, что завтра ты уже сможешь вернуться домой! — зарылась лицом в его серую футболку, втягивая аромат по которому я безумно соскучилась.
— Послушай, Даяна, — никак не отреагировав на объятия, Ник спокойно разжал мои руки и неспешно обернулся. — Видишь ту папку? — кивает он в сторону прикроватного столика. — Она твоя.
Я смотрю на тёмно-синий пластик и совершенно не могу понять всей серьёзности происходящего. Мысленно перебираю все возможные варианты того что там может быть и по какой причине Николас говорит со мной таким сухим тоном, но в голову не приходит ни одного нормального варианта.
— Что там? — смотрю на нее, словно заколдованная и не могу сдвинуться с места.
Чёрт! Мне так страшно, что коленки начинают ходить из стороны в сторону.
— Твоё будущее малышка, — кладёт он руку мне на спину и сжимает шелковое платье, причиняя лёгкую боль.
От меня до неё не больше трёх шагов. Всего три шага! Но такое чувство, что мне придётся идти не по больничной палате, а по доске над кишащим акулами морем.
Онемевшие пальцы опускаются на холодный пластик, и я далеко не сразу могу сообразить о том, что открывается мне на первой странице. Глаза снова и снова бегают по напечатанным буквам, цифрам, фамилиям… И я переворачиваю страницу за страницей, пока не останавливаюсь в самом конце.
— Это что шутка?… — продолжаю впиваться ничего невидящим взглядом в инициалы Николаса Прайда.
— Нет, малышка, это не шутка, — в тишине комнаты его приятный баритон звучит так грубо и жестко, как если бы он хотел меня наказать, а уж никак не сделать столь щедрый подарок. — Я возвращаю тебе компанию отца, Даяна. Теперь она твоя и ничья больше.
— Но почему? — качаю головой и так резко оборачиваюсь, что путаюсь в ногах, практически падая на стоящий позади меня столик.
Николас хватает меня за предплечье и мгновенно ставит на ноги, заставляя смотреть только ему в глаза и никуда больше.
— Потому что хочу, чтобы ты стала сильной и независимой женщиной, — отчеканивает каждое слово с холодностью бессердечного диктатора. — Чтобы смогла крепко стоять на ногах и больше никогда ни на кого не полагаться.
— Но зачем сейчас? — мотаю головой, пытаясь найти в его каменном лице хотя бы малейшую подсказку о том, зачем он всё это делает!
— Затем что мы больше не можем быть вместе.
— Что? — отшатываюсь от Николаса, словно от зараженного чёрной оспой. — Почему? Из-за Джеймса? Из-за того что он сказал?
— Нет, — нервно складывает на груди руки, не зная куда их деть, и снова смотрит в окно. — Он тут не причём.
— Тогда кто?! — начинаю повышать голос и практически трясусь от злости, потому что он снова начинает решать всё за меня! Снова поступает со мной так, как именно он считает правильным. — Скажи мне! Что такого случилось, что мы больше не можем быть вместе! — хватаю его чуть выше от локтя и начинаю дергать, добиваясь ответа. — Что случилось на этот раз?! Почему мы больше не можем быть вместе!
— Потому что я умираю! — рычит Николас подобно огромному медведю и откидывает от себя мои руки.
Удары сердца отдают мне в голову барабанной дробью, когда он бьёт о стену и сразу же зарывается пальцами в растрёпанные волосы. Когда упирается в подоконник и опускает голову, играя напряженными желваками.
— Рикман не стал говорить мне этого сразу. Ждал когда я поправлюсь, чтобы не вызвать этой новостью инфаркт, — сжимает он края подоконника и у меня создаётся такое отчётливое ощущение что он вот-вот вырвет его из стены и переломит пополам, что я инстинктивно начинаю отступать. — После операции они провели мне полное сканирование тела, и томограмма показала неоперабельную опухоль в лобном отделе головного мозга, скрипит он зубами, выдавливая из себя каждое слово. — Эта дрянь так сильно проросла в мозговые оболочки, что теперь её уже ничем не достать.
