– Преторианцам нельзя давать в руки столько золота, – говорили мне. – Они быстро поймут, что могут не выпускать его из рук. Это развращает солдатскую душу. Берегись, господин, тебя еще не было на свете, когда они убили Пертинакса и продали императорское звание на аукционе…
Тех преторианцев наказал мой дед Север – но отличались ли от них нынешние? Рим, говорят мудрецы, превращает каждую душу в свое маленькое подобие. Впрочем, пробегая в полдень по прекрасному летнему городу, я не видел причин бояться этого. Я думал о другом.
Иудеи открыто несли свои изукрашенные камнями семисвечники в общей процессии; христиане же боялись и скрытничали. Вернее… Как бы это назвать?
Центурион преторианцев Руфус, тайный христианин, каждый раз держал перед собой один и тот же похожий на знак легиона штандарт – как бы и христианский символ, и нет.
Это была крестовина из ценного африканского дерева, на концах которой сияли три баснословно дорогие жемчужины размером с птичье яйцо – каждая была оправлена в золото и обрамлена разноцветными камнями. Всего подобных жемчужин было когда-то четыре – но одну, как рассказывали, растворил в уксусе Калигула.
Это были фамильные драгоценности известного сенаторского рода, скрытно обратившегося в христианство: центурион Руфус нес свой крест, как требует их вера, и одновременно хвастался богатством патрона. Как они говорят, богу – богово, кесарю – кесарево. И все на одной вертикальной палке. Весьма удобно и осмотрительно.
Я не преследовал этих людей. Они сами, подражая митраистам, предпочитали отправлять свой культ в тайных подземных комнатах, мечтая о будущем, где люди станут как агнцы, а храмы распятого бога уподобятся каменным облакам.
Христиане опасались меня, иудеи же нет. Мне говорили, что причина проста до смешного: все дело в моей привычке женить чужих богов между собой или выдавать их замуж за своего. Я относился к этому, конечно, как к шутке – но иудеи и христиане серьезны до безумия.
Бог иудеев неощутим и невидим. Поэтому его трудно сочетать узами брака с чем-то кроме такого же бесформенного Хаоса – но жрецов Хаоса не найти, и заключить подобный брак будет сложно. А бог христиан, напротив – высокий, красивый и статный молодой мужчина, похожий на Митру. А вдруг, говорили мне, я захочу поженить его на Венере? Или, еще хуже, Меркурии? Христианам придется воспротивиться моему самодурству, и кончится это как всегда – ареной…
Идея, конечно, была хорошей и заметно оздоровила бы нравы, но я все время про нее забывал – а вспоминал только во время священного летнего бега. Но меня в это время посещало такое количество разных мыслей и идей, что к концу своей прогулки я почти ничего из них не помнил.
Христиане – всего лишь одна из восточных сект. У нас на Востоке их много, и у каждой имеется свое объяснение мира и его недостатков. София, премудрость божия, создала демиурга, а тот в свою очередь создал всех нас, слышал я в Никомедии от врача, лечившего мне мозоли от отцовских калигул (снимать их в то время было еще рано). Творение изначально несовершенно и движется к погибели, но это не страшно, ибо плотский мир есть тюрьма духа и гибель мира станет разрушением темницы…
Да, это похоже на то великое и тайное, что я видел ночью в своем храме. Но только мисты зря подходят ко всему так серьезно и трагично. Игра, просто игра… Да и где они видели этот самый дух, кроме как в тюрьме плоти?
Отчего-то духу не слишком нравится, когда его выпускают на волю, сказал я врачу в Никомедии. В этом и ужас, ответил он.
Но в мире есть сила, пел во мне чистый голос моей юности, способная исправить все несовершенства. И эта сила – я, Варий Авит, унаследовавший империум от Каракаллы, имя «Антонин» – от философа Марка и тайную силу – от прадеда Юлия, жреца Солнечного бога.
В чем смысл моего танца? Я рассказываю создающему мир богу о том, что на самом деле происходит с крохотной катушкой нитки по имени «человек». Я танцую человеческую жизнь на своем пути через Вечный город – и прошу божественную машину о милости.
Человек несчастен по своей природе, говорят мудрецы. Но если это действительно так, как это можно исправить?
Надо дать человеку что-то, превосходящее его природу. Огонь, который ослепит его и заставит забыть о своей печальной судьбе. Быть может, это сумеет сделать новый бог. Быть может – один из тех богов, чьи символы несут сейчас со мною рядом.
Почему я танцую свой главный танец, двигаясь спиной вперед? Потому, что держу лошадиные поводья? Нет. Такова судьба людей – мы не видим грядущего и знаем только то, что осталось в прошлом. Мы пятимся в будущее. Солнце, озаряющее все стороны сразу – приди на помощь тем, чей единственный свет приходит из вчерашнего дня!
Мне помогает полоса золотой краски под ногами, у меня есть стража, которая не даст мне споткнуться – но у других людей этого нет. Мой танец долог, но просьба проста: пусть у каждого появится такая же золотая подсказка, как у меня, и все смогут сверять свой бег в неизвестное с тем, что советует им бог…
И вот я добежал до алтарей. Я устал и взмок, а на воинов, сопровождавших меня в полной выкладке, лучше не смотреть – наверное, правы те, кто советует освободить преторианцев от такой чести прежде, чем они сделают это сами.
Дымят трубы на холмах. Какие-то из них, я знаю, подают сигналы моим врагам. Теперь можете мешать мне, знатоки темных наук – я спляшу и у алтарей тоже, хоть и устал, но это просто пластический танец, тешащий толпу, и другого смысла в нем нет. Толпа и ее император, мы все уже рассказали едущему на колеснице богу. И бог, я знаю, услышал.
Мир похож на тяжко груженный корабль: он может развернуться, но это займет много лет. Пройдет время – и след моего танца станет виден. Мир ждут серьезные перемены. Их увидят все – но никто не поймет, в чем их причина. Я знаю, что меня ждет забвение и позор. И не только меня – даже имени моего бога, единственного настоящего из всех, не будет на небосклоне, ибо Камень предпочитает тайну.
Но разве важно, как потомки назовут пылающий в них огонь? Главное, что огонь будет.
Еще я собираюсь сплясать свою смерть. Я танцевал для солдат на Востоке, чтобы они подняли меня в зенит этого мира – но даже солнце не задерживается в высшей точке надолго. Чем быстрее я уйду, тем раньше начнется Метаморфоза.
Я был жрецом, был императором, а умру, вероятно, как солдат – от железного острия. Как прекрасно собрать полную коллекцию того, что это значит: быть человеком на земле.
Я проснулась от собственного стона – а потом еще раз застонала, уже оттого, что проснулась. Маска слетела во сне и лежала рядом с подушкой.
Целая, слава богу.
Последний раз голова у меня так болела лет десять назад. Похоже, Habana Club, который мы пили в последнем баре, был паленый… Где же еще быть паленому Habana Club, как не на Кубе? И это тоже восприняли от Старшего Брата…
