– Зачем богу надо, чтобы про него пели? Мы сами его песня.
– Священники говорят, ему хочется, чтобы мы его любили. И не шли против его воли.
Наоми покачала головой.
– Бог как малыш. Он пускает мыльные пузыри с крыши. Ему не надо, чтобы эти пузыри его любили. Ему надо, чтобы они красиво блестели на солнце. Остальное он им простит.
– А пузыри? – спросила я.
– Что?
– Пузыри его простят?
– Не знаю, – засмеялась Наоми. – Скорей всего, они просто лопнут, и их мнение будет уже не особо важно… Правда, у святой Церкви есть еще воскрешение из лопнутых.
– Может быть, – сказала я, – на страшном суде не бог будет нас судить. Может быть, это мы будем судить бога.
– Угу, – ответила Наоми. – Девочки всегда нормально со всем разберутся. Главное им не мешать.
Поцеловав ее, я встала с кровати и дождалась момента, когда она полностью переключится на телевизор. Как только это произошло, я, стараясь не шуметь, вынула из рюкзака обе маски и положила их на лавку рядом с кроватью. Потом, не одеваясь, вышла из комнаты. Рядом с ванной была дверка в маленький и темный внутренний дворик – и я выбралась туда, под огромные южные звезды.
Двор был как в римском доме – со всех сторон его окружала стена. Дул теплый ночной ветер, и крупные листья какого-то дерева, склонявшегося над двором, покачивались в темноте. Я была в невероятно древнем, уютном и понятном мире. Не хватало только костра в пещере. Впрочем, на эту роль подходил телевизор, мерцавший в глубине дома. Прошла пара минут, а потом Наоми закричала:
– Саша! Иди сюда!
Когда я вошла в комнату, она сидела на кровати, по-турецки поджав ноги. На ней была маска Солнца.
– Мне как раз, – сказала она. – Какая красивая маска. Я такую уже видела. Откуда она у тебя?
И, не дожидаясь ответа, она заявила:
– Я буду в ней танцевать.
Я ждала чего-то похожего. Но все равно мне стало не по себе.
– Ты умеешь танцевать? – спросила я.
– Да. Я училась. Но потом перешла на архитектуру. Танцами не заработаешь.
– А что, архитектурой заработаешь?
– На Кубе все танцуют, а архитекторов мало. Надень-ка вторую…
Она подала мне маску Луны.
– Зачем?
– Мы станцуем… Солнце с Луной. Давай, надевай.
Мы вышли во двор и стали танцевать, прижимаясь друг к другу – голые и смеющиеся. Если тут работала инфракрасная камера кубинской госбезопасности, то ее сотрудники рисковали своим душевным здоровьем… Впрочем, что я знаю про Кубу? Может, они каждый день видят такие танцы в масках и только позевывают.
– О чем ты думаешь? – спросила Наоми.
Я рассказала.
– Вот ты глупая. Ты знаешь, сколько стоит прокормить одного работника госбезопасности? А сколько стоит аппаратура? Неужели они будут тратить такие ресурсы, чтобы подглядывать за двумя девочками? Да они, если захотят, вызовут к себе двадцать таких девочек, угостят их кокаином, и те бесплатно станцуют. Голые и в масках. В порядке обмена социалистическим опытом.
– Да, – сказала я. – Убедительно. Ты сама додумалась?
– Нет, – ответила она. – Это отчим так говорил, когда мать боялась, что власти прослушивают телефон и все записывают. Мол, кто будет слушать и анализировать? Ведь такому человеку надо платить инвалютными песо. Ему нужен домик вроде того, где мы с тобой вчера гостили. И так далее. Экономика не выдержит. Вот если кто шхунами возит кокаин и через него проходят большие деньги, тогда да. Социализм – это учет. А если кто-то болтает ртом, так на Кубе им не мешают… Это он так говорил. А потом поплыл во Флориду и утонул. И только тогда я поняла, что он сам не верил в свои слова – а просто старался при каждой возможности продемонстрировать свою лояльность… А сам готовил в это время лодку.
Наоми тихонько засмеялась. Потом она отстранилась и сказала:
– Подожди. Не хватает музыки.
Она ушла в комнату и вернулась с телефоном в руке.
– Вот, – сказала она, кладя телефон на землю. – Это будет играть по кольцу.
И тут произошло нормальное маленькое чудо.
Я услышала ту самую музыку, которая мучила меня последние несколько дней. И только теперь поняла, что это такое было. Рингтон. Видимо, какая-то мелодия, популярная в этом сезоне и локации – потому она и доносилась до меня со всех сторон в самых разных местах.
Мне не хотелось разрушать чудо, выясняя, что это такое.
– Главная Песня? – спросила я.
– Ага. Сегодня она такая, и мы с тобой тоже ее часть…
Мы снова принялись танцевать. Наши тела касались друг друга, но я не видела ее лица – только расплывчатое мерцание металла. Надо же, еще позавчера мы не были знакомы… Я слушала музыкальную петлю раз за разом и никак не могла наслушаться. Если это правда была Главная Песня, я понимала, о чем она.
Нет ни сна, ни мира, ни времени, ничего. Только любовь, только бог и эта песня. Но никто не должен помнить секрета. Если люди будут знать его, они перестанут играть в жизнь, когда им станет по-настоящему больно. И по этой причине утром я забуду все. Но у меня появится – непонятно откуда – сила жить дальше. Так же, как она каждое утро появляется у этого дерева и у Наоми.
Вот почему все люди продолжают жить. И зигующий старичок в гнезде из покрышки, и толстая посудомойка, и эта ночная девушка с Плайя Херон, с таким трогательным недоумением подвергающая себя действию рыночных механизмов. Каждую ночь они засыпают, слышат Главную Песню – и понимают, что они такое на самом деле… И поэтому все так, как оно есть.
Наоми правильно сказала. Если девочкам не мешать, они сами во всем разберутся. И придумают себе хорошего понятного бога… Наверно, не слишком-то похожего на мужского… А почему, кстати, бог все время мужчина? Почему у него седая борода, а не отвислые груди? В сущности сходные возрастные знаки…
Мы танцевали долго-долго, и даже попробовали пару раз поцеловаться в масках. Это было вполне осуществимо – наверно, нижняя часть лица оставалась открытой именно для подобных целей.
Я надеялась, что этот странный ночной ритуал во дворе никогда не кончится. Но рингтон все-таки стих.
– Батарейка, – сказала Наоми. – Идем назад. Потом потанцуем еще.
Мы вернулись в комнату.
– Откуда у тебя эти маски?
– Привезла из Турции, – сказала я.
– А зачем ты их взяла?
– Просто захотелось. Я представила, как мы с тобой в них будем выглядеть. И все прямо так и получилось.
Наоми погрозила мне пальцем.
– Ты чего-то не договариваешь, подруга.
Я взяла ее за плечи.
