– Конечно, я в этом не сомневаюсь, сэр. Я не думаю, что это вы его убили, но вы могли его знать. Могу я войти?
– Как его зовут?
– Казински, мистер Флайт, – ответил Макнил. – Рональд Казински. – Наступила еще одна долгая пауза, которую нарушил Макнил: – Я могу войти, сэр? – повторил он.
– У вас был грипп?
– Нет, сэр. Но я принимаю таблетки, – солгал Макнил.
– Наденьте маску, если она у вас есть. А если нет, я вам дам. И пожалуйста, наденьте перчатки. Я не хочу, чтобы вы прикасались к чему-либо в моей студии.
– Конечно, сэр.
Замок загудел, и Макнил толкнул дверь. Лестница с ковролином вела на площадку второго этажа, к двери с табличкой «Студия». В двери было окошко, и по ту сторону появился Флайт, лицо его почти полностью скрывала двойная маска. Даже со своей стороны двери Макнил видел, что Флайт высокий человек. Его голова была покрыта седеющей щетиной, что придавало ему сходство с покойником. Голубые глаза подозрительно щурились через стекло.
– Покажите руки, – потребовал Флайт, и Макнил поднял руки в резиновых перчатках. – И удостоверение. – Макнил терпеливо вытащил удостоверение и открыл его перед стеклом. Флайт внимательно его изучил, а потом отпер дверь и шагнул в сторону. – В наши дни не бывает излишних предосторожностей, – сказал он. – И пожалуйста, не подходите близко.
Макнил вошел в студию Флайта. Когда-то полированный деревянный пол был весь в пятнах и усыпан мусором – плоды творческого беспорядка. Обширное, хорошо освещенное пространство занимало всю площадь над галереей. На полу или рабочих подставках стояло с десяток работ в разной стадии готовности. Гротескно деформированная голова, переплетенные руки, смятый торс с грудью и пенисом.
Стены были увешаны набросками. Еще здесь находился гончарный круг и высокие шкафы с наполовину выдвинутыми ящиками, забитыми всяческими художественными принадлежностями – красками, чернилами, инструментами скульптора, художественной бумагой. На кончиках пальцев стояла рука, частично покрытая кожей, а частично с обнаженными сухожилиями и костями, прямо из подмышки вырастала половина головы с рассеченным по центру мозгом, со всеми складками и разноцветной внутренней структурой. Макнил удивился, каким образом все это держится в таком положении, пока не заметил проходящие через руку штыри. Несмотря на противоестественную деформацию, было во всем этом что-то отвратительно натуральное. Это относилось ко всем работам Флайта.
Флайт явно заметил отвращение Макнила. В его глазах мелькнула надменная и презрительная усмешка.
– Не нравятся мои работы, инспектор?
– Предпочитаю приятную картину, которую можно повесить на стену.
– Например?
Макнил пожал плечами.
– Например, Веттриано.
– Вот как, – сказал Флайт. – «Поющий дворецкий». Я часто гадал, кто покупает такие картины. – Он повернулся к своим незаконченным работам. – Мозг – завораживающая штука, правда? Конечно, нужно кое-что о нем знать. Варолиев мост. Верхнее двухолмие, – он ткнул в лобные доли и извилины скульптуры. – Потрясающее инженерное творение. Поражает даже сама мысль, что у кого-то может такой быть. Конечно, он бывает разных моделей, от роллс-ройса до мини.
– А какой у вас, мистер Флайт?
– Мне нравится считать, что у меня какая-то модель «БМВ». А у вас, инспектор?
– Ну, вероятно, «Форд гранада», – ответил Макнил. – Надежный, крепкий, особо не нуждается в обслуживании и всегда довезет до нужного места. Так что вы можете рассказать про Рональда Казински, сэр?
– Боюсь, ничего.
Флайт начал наворачивать круги вокруг скульптуры, бросая задумчивые взгляды на ее изгибы и плоскости. Теперь Макнил еще раз убедился, насколько высок скульптор. Шесть футов и шесть дюймов, и при этом болезненно худой, с длинными женственными пальцами. Он был в длинном белом фартуке, похожем на хирургический халат, только заляпанном глиной и краской, а не кровью.
– Никогда о нем не слышал.
– А он о вас слышал.
Флайст покосился на него.
– Правда? Он сам вам сказал?
– Нет, мистер Флайт. Он мертв. А вы не хотите узнать, как он умер?
– Это меня не касается.
– Получил три пули в грудь.
– Не повезло.
– А у него в бумажнике лежала ваша визитка.
– Серьезно? Ну, вероятно, они есть у нескольких тысяч человек.
– И большинство из них интересуются искусством.
– А мистер Казински не интересовался?
– Он работал в крематории, мистер Флайт. И жил в трущобах на южном берегу реки.
– Теперь я вас понял.
Макнил обвел взглядом студию, перескакивая с одной непристойной скульптуры на другую.
– Конечно, возможно, он подобрал вашу визитку в клубе «Черный лед». Знаете такой?
– Слышал о нем, естественно. Перфомансы авангардного искусства. Шок ради шока.
– Я подумал, что это знакомая вам территория.
Флайт бросил на него испепеляющий взгляд.
– Так что же, вы там не были?
– Право, инспектор, вы же не считаете, что у меня совсем нет вкуса?
– Кое-какой есть, – сказал Макнил и оглядел студию. – В основном плохой.
Флайт начал терять терпение.
– Если это все, инспектор, я хотел бы вернуться к работе. – Он мотнул головой на руку и голову. – В темное время суток я наиболее продуктивен.
– Не удивлен. – В этом похожем на покойника скульпторе было что-то темное. Он вызывал у Макнила мурашки. – Благодарю за сотрудничество, сэр.
II
Пинки смотрел, как Макнил вернулся к машине и поехал на Олд-Бромтон-роуд и к станции метро «Южный Кенсингтон». Подождал, пока скроются габаритные огни, а потом вылез из машины и медленно пересек улицу, направившись к зеленой двери с решеткой – квартире Флайта. Там он чуть помедлил и осмотрелся. В атриуме зимнего сада на другой стороне Крэнли-плейс горел свет, но не было заметно никакого движения. А остальные окна на улице по большей части выглядели черными дырами, шторы плотно занавешены, отгораживая от опасного мира. Пинки терпеть не мог ходить в маске, но было в ней одно небольшое преимущество – она скрывала лицо, и никто не считал это странным. Любые опрошенные полицией свидетели определенно будут уверены в одном: «Он был в маске, сэр».
Пинки нажал на звонок с надписью «Студия». И через мгновение через решетку динамика проревел сердитый голос Флайта:
– А теперь-то что?
– Это Пинки.
Последовало долгое молчание, прежде чем электронный замок загудел и открылся. Пинки вошел внутрь и защелкнул собачку замка так, чтобы он остался открытым, когда закрылась дверь. Он терпеть не мог находиться в запертом помещении. Он помнил чулан под лестницей, куда мать запирала его, принимая своих «гостей». Ей не хотелось, чтобы они знали о присутствии в доме ребенка. Но она уютно обустроила чулан, провела туда свет и положила альбомы для рисования и кое-какие игры. И матрас, на котором он спал. Это была его берлога, тайная и безопасная. Пинки никогда не возражал, когда его там запирали, до той самой ночи, когда услышал ее крики.
