– Вам легко говорить.
– А джентльмен, которого вы вытащили из машины, видимо, вообще не чувствует боли.
– Он умер?
– Пока нет. Но умрет. Боюсь, мистер Макнил, вы напрасно геройствовали.
Прибежал солдат с водой в канистре и зеленой коробкой аптечки первой помощи. Он опасливо покосился из-под маски на доктора Кастелли и отошел в сторону. Макнил сел, и доктор Кастелли плеснула воду на его вытянутые руки. Это на мгновение облегчило боль. Но как только вода стекла, боль снова вернулась.
– Еще воды! – крикнула она и повернулась обратно к Макнилу. – Нужно постоянно лить на руки воду, чтобы ожоги не причинили новых повреждений.
Он взглянул на свои ладони. Они были ярко-красными. Потом посмотрел на дорогу. Солдаты поливали машину из огнетушителей огромными облаками белой пены. Другие суетились над человеком, которого Макнил вытащил из преисподней. Они наполовину несли, наполовину волокли его к кузову грузовика. Где-то в ночи потрескивало радио, кто-то вызывал скорую.
Доктор Кастелли обматывала его ладони и предплечья мягкими сухими бинтами.
– Это чтобы не попала инфекция, – объяснила она. – Но вы должны обработать ожоги как следует. – В мерцающем свете почти догоревшей машины она посмотрела на лицо Макнила и покачала головой. – Вы даже ресницы спалили. Могли бы и поджариться, как ваш приятель.
Макнил встал. Только теперь он в полной мере ощутил шок, и ноги задрожали.
– Давайте посмотрим, как он там, – сказал он, и они пошли к грузовику.
Пинки лежал на брезентовых носилках, уставившись выпученными глазами в крышу грузовика, из поврежденной пожаром трахеи вырывались хрипы и бульканье. Запах горелого мяса, как у неудавшегося шашлыка, был почти непереносимым. Зрелище было настолько чудовищным, что Макнил с трудом заставил себя смотреть. Одежда по большей части сгорела, а оставшаяся прилипла к обугленной плоти, сочащейся красной и желтой жидкостями. Уцелела задняя часть брюк и частично куртка, где их защищало сиденье. Среди гари и горелого мяса еще были видны остатки ботинок и носков. К шее прицепились остатки воротника.
Лицо выглядело жутко. Уши сгорели до съежившихся шишек, нос тоже превратился в обугленный высушенный комок, а крылья носа втянулись вовнутрь, как чудовищная пародия на Майкла Джексона в конце жизни. Веки полностью сгорели, глаза слезились. Щеки изуродованы, губы вывернулись к деснам и облепили зубы в дьявольской гримасе, как будто он улыбается. От волос осталась короткая рыжеватая щетина.
Макнила затошнило. Возможно, было бы гуманнее оставить его умирать в машине.
– Он сможет видеть? – спросил он доктора Кастелли.
– Скорее всего, хотя зрение будет нарушено. Например, он будет видеть все только черно-белым.
– И при этом он не чувствует боли?
– Да.
– Но как это возможно? – поразился Макнил. – Мои руки до сих пор чудовищно болят.
Доктор Кастелли печально качнула головой.
– Потому что он обгорел до подкожно-жирового слоя, – сказала она. – Это слой жира под кожей. Он находится глубже, чем болевые рецепторы, расположенные в дерме – слое кожи сразу под верхним. Поэтому и не чувствует боли. А золотисто-желтая субстанция, которую вы видите, вот эти обгоревшие пятна, похожие на… на корочку пудинга…
– Боже мой, доктор…
– Это обнажившийся жир. Видите красные ободки вокруг некоторых наименее обгоревших зон? Это по мере подсыхания из оставшейся кожи выходит кровь. Если ничего не предпринять, хирургам придется прорезать верхние обгоревшие слои, чтобы восстановить циркуляцию крови в более глубоких тканях. Когда кожа или ее остатки остынут и высохнут, они отрежут и перекроют лежащие ниже сосуды. Тогда хирурги сделают глубокие надрезы по всей длине, чтобы открыть ткани и уменьшить давление. – Она глубоко вздохнула. – Удаление омертвевших после ожога тканей – это варварство. Бедняга будет под наркозом, но доктора будут орудовать огромными ножами, чтобы в буквальном смысле вырезать огромные куски сгоревших тканей, пока не доберутся до здоровых, с сохранившимся кровообращением. А рядом будут находиться ассистенты с электрокаутерами наготове, и когда хирурги сделают свое дело, ассистенты прижгут кровоточащие кровеносные сосуды. Однажды я ассистировала на такой операции в медшколе.
– Но вы сказали, что он не выживет.
– Ни единого шанса. Он постоянно теряет жидкости. Посмотрим правде в лицо, у него не осталось кожи, которая бы регулировала потерю жидкости с помощью пор. Посмотрите на него. По всему телу сочится сукровица.
– И как долго ему осталось?
– При лечении, если ему повезет (или не повезет, как посмотреть) – может, день. И без лечения он умрет через пару часов.
Они медленно пошли к своей машине. Пожар потушили, от «БМВ» остался обугленный, выгоревший остов. Внутри виднелись останки пассажира, свернувшегося калачиком на переднем сиденье. Под ногами равнодушно текла Темза, в которой отражались огни пустынного города. Начался прилив, и из устья поднималась вода.
– Нужно обработать ваши ожоги, – сказала доктор Кастелли.
– В больницу я не поеду, – возразил Макнил. – Никогда не знаешь, что можно там подцепить.
– Тогда куда?
– Отвезите меня в полицейский участок. Он всего в нескольких минутах отсюда. Там у нас есть все необходимое для первой помощи.
IV
Пинки лежал на спине в грузовике, и каждое слово врача отдавалось эхом в его голове. Почему врачи вечно говорят в твоем присутствии так, будто тебя здесь нет? Может, его уже списали со счетов как покойника. Но она права. Боли он не чувствовал. Хотя ошиблась насчет зрения. Видел Пинки прекрасно. Была лишь одна странность – он не мог моргнуть.
Вообще-то, если учесть все обстоятельства, он чувствовал себя неплохо. Хуже всего было с дыханием. Дышать было тяжело и больно. Пинки попробовал шевелить поочередно руками и ногами, и они послушались. Конечно, пришлось преодолеть скованность съежившихся в пламени мышц, но все получилось. Он не собирался позволить хирургам – как там она сказала? – вырезать омертвевшие ткани. Просто не мог переварить мысль о том, что его будут кромсать огромными ножами, отрезая куски плоти.
А кроме того, он еще не закончил начатое.
Солдат в глубине грузовика, вызвавший по рации скорую, подошел посмотреть, как у него дела. Молодой человек нагнулся над Пинки, и тот порадовался, что маска скрывает написанный на лице солдата ужас. Он приподнялся, и солдат невольно отпрянул. Пинки сипел и шептал, пытаясь выдавить из себя слова, которые поймет солдат. Парень подался вперед, пытаясь расслышать, и в пальцах Пинки, как оказалось, осталось достаточно гибкости, чтобы выхватить висящий у пояса солдата нож.
Пинки снова что-то пробулькал, солдат наклонился ближе, и Пинки с наслаждением увидел в его глазах ошеломление, когда собственный же нож вошел ему меж ребер.
