Больше ему не нужно слов. Он укладывает меня на спину и парой неуловимых движений оставляет без одежды. Он не спешит. Целует медленно, Играется с языком, сплетая с моим и выпуская. Слегка прихватывает губу, прикусывает, а затем зализывает. И снова проникает в рот, углубляя поцелуй. Я обнимаю его за плечи, скольжу пальчиками вдоль позвонков, по ямочкам на пояснице, вдоль кривого шрама на бедре и снова вверх, ловя ртом глухое рычание. Жар плавит тело и мысли. И становится все неважным, только он. Только его руки, ласкающие, сжимающие, дразнящие. Только его губы, играющиеся с острыми вершинами грудей. Только зубы, оставляющие метки. Только он. Мой.
И я вторю каждому его движению, сходя с ума, распаляясь, вновь отпуская себя. Но Лекс не позволяет, замирает, нависнув надо мной на вытянутых руках. Улыбается. А в глазах туман желания.
— Что? — сипло, не понимая, почему он замер, когда во мне все горит, требует его немедленно.
— Попроси, — вдруг выдыхает он. — Скажи мне, чего ты хочешь.
Вот же… Пашка часто требовал кричать, стонать, даже когда ничего не хотелось. Ему нравились мои крики, с ними он кончал гораздо быстрее и брал меня жестче, словно слетал с катушек. И никогда…никогда не спрашивал меня, чего я хочу. И хочу ли я вообще. Для него всегда было важно только его желание. А сейчас я смотрю на Лекса, вижу, как он напряжен, балансирует на грани, сдерживая рвущуюся наружу похоть, что затянула туманом его взгляд, и понимаю, как ему важно знать. Знать, что я хочу именно его. И улыбка скользит по припухшим губам.
— Лекс… — прихватываю его нижнюю губу, играючи. Пальчиками провожу по скуле, вниз по шелку коротких волос. Оказывается, борода у него мягкая. Так и хочется прикасаться. — Я хочу тебя, Лекс… Возьми меня, пожалуйста. Я больше не могу…
— Синеглазка моя… — хрипит Лекс, входя в меня сразу на всю длину.
Я выгибаюсь, не сдерживая громкий стон, от прикосновения горячей и твердой плоти. И тут же закусываю губу.
— Нет… — шепчет он, большим пальцем очерчивая контур губ. — Только не молчи…Кричи для меня, маленькая моя…
И впивается в рот своим, подхватив меня за талию, сжимая, не давая шанса увернуться. Да я и не хочу, ощущая его в себе так остро, что молчать просто нет сил. Его мощные движения становятся быстрее, глубже, вырывая из груди крики удовольствия. Я бьюсь в его руках, извиваясь, уже не в силах выдерживать эту пытку. И когда я резко выгибаюсь, вцепляясь в его плечи, он содрогается всем телом, увлекая меня за собой в оглушительную пустоту.
— Воды…срочно воды… — шепчу, выровняв дыхание, и делаю попытку выбраться из рук Лекса, минуту назад уложившего меня на себя и гладящего мою спину.
— Лежи, — приказывает он, бережно переложив меня на кровать и мягко коснувшись губ.
— Поесть бы тоже не мешало, — вздыхаю, потягиваясь и наблюдая, как Лекс натягивает джинсы на голое тело. Любуясь его широкой спиной, перевитой мышцами, перекатывающимися под смуглой кожей. А он как чувствует мое внимание, сводит и разводит руки, двигает плечами, потягивается. Красуется. — Да хоть сейчас на обложку глянца, — прыскаю со смеху. — Только мне воды сперва, а уж потом валяйте, развлекайтесь, — протягиваю весело.
Лекс фыркает, обходит кровать и бросает мне початую бутылку минералки. Ловлю на лету, охнув от неожиданности, когда холодные капли попадают на разгоряченную кожу. Лекс подхватывает разнос с чем-то вкусно-пахнущим. И когда только притащил? Усаживается на краю кровати и улыбается, пряча за улыбкой истинные чувства, которые отражаются в черных глазах и в которые так трудно поверить. Нежность, беспокойство и что-то еще, пьянящее, не поддающееся расшифровке. Но робкая надежда все-таки распускается в груди. И страх трусливой крысой забивается где-то на задворках души, отпуская из своих цепких лапок, позволяя поверить, что все будет хорошо и не только этим вечером.
— Кажется, кто-то хотел есть, — Лекс шутливо щелкает меня по носу. Я морщусь и киваю, улавливая тонкий аромат омлета.
А уже через мгновение передо мной появляется тарелка с омлетом ярко-желтого цвета, украшенного дольками апельсина, и пузатая чашка какао. Желудок тут же отзывается довольным урчанием, что о нем, наконец, вспомнили. А я краснею под тихий смех Лекса.
— Ешь, ешь. Тебе сейчас нужно хорошо питаться.
— А ты? — спрашиваю, уткнувшись в тарелку.
— И я, — веселится Лекс, ловко разрезав омлет и, подцепив кусочек, подносит к моим губам. — Давай, за папу, — я послушно съедаю нежный кусочек, таящий во рту, — за…
Договорить он не успевает, так и замирает с вилкой в руке, когда тишину квартиру оглушает звук открывающегося замка.
10
Конец апреля.
— Не откроет, — фыркает Лекс, повернувшись ко мне и отправив себе в рот кусочек омлета на вилке.
— А кто это? — спрашиваю, подофигевшая реакцией Лекса. Кто может ломиться к нему в квартиру? Подружка? Любовница? Он ведь не монах, наверняка, отбоя от девиц нет. И наверняка с кем-то он даже жил или…
— Это моя сестра, — перебивает он мои мысли. И я невольно выдыхаю, ощущая, что за эти несколько секунд мое тело словно превратилось в готовую вот-вот лопнуть струну. Облегчение махом смывает все сомнения, расслабляет скрученные до предела мышцы. — Она уже давненько не была у меня и не знает, что я поменял замки. А то она большая любительница совать свой нос в чужую жизнь. В данном случае, в мою личную.
— Марина тоже такая, — почему-то сейчас язык не поворачивается называть ее мамой. Лекс не уточняет, видимо, понимая, о ком я говорю. — У нас с ней даже договор был.
— Договор? — хмурится Лекс. А его сестра настойчиво пытается попасть в квартиру. И мне это до жути не нравится. Если тебе не открывают, значит, не хотят видеть. Что за упорство?
Лекс перехватывает мой взгляд, то и дело устремляющийся в коридор.
— Погоди, через минуту звонить начнет. А ты пока рассказывай про договор.
Вздыхаю, уже жалея, что упомянула о нем. Как-то слишком много откровений для одного утра. И это пугает немного, но отступать-то уже некуда. Сама решила быть откровенной.
— Я выхожу замуж за Пашку, а она оставляет меня в покое и…
Меня перебивает звонок мобильного. Моего. Тянусь к трубке: на дисплее высвечивается имя подруги. Вздыхаю.
— Ответь, — настаивает Лекс, видя мое нежелание. Принимаю вызов, замечая, как меняется его лицо из улыбчивого и расслабленного в хмурое, скованное нешуточным напряжением. Это чем же он так недоволен снова? Приходом сестры или прерванным разговором?
— Айя, не смей бросать трубку! — ровным тоном приказывает Леська.
— Да я и не собиралась, — возражаю, улавливая вздох облегчения.
— Отлично. Тогда передай Туманову, пусть лучше впустит меня, а то хуже будет. Меня никакие замки не остановят.
— Так это ты? — выдыхаю изумленно.
