И лицо мое обнимает, в глаза заглядывает. И в его черных столько муки, что смотреть больно. Но я не отворачиваюсь. Улыбаюсь дрожащими губами.
— Это я без тебя умру. Сердца не станет, понимаешь? И вранье все, что это всего лишь мышечный орган для перекачки крови. Мое сердце — это ты.
А он молчит, только смотрит долго и муторно как-то.
— Ты же врач, Лешка! — не выдерживаю, толкаю его в плечо. Он откидывается спиной на стенку, увлекая меня за собой, головой на себя укладывает. — Ты же понимаешь, что без сердца — нет человека. Пожалуйста, — не выдержав его молчания. — Пожалуйста, сердце мое. Давай все вместе. До конца. Вместе.
— Вместе, — эхом откликается муж. — В квартире сидеть будешь под охраной. Поняла? И только попробуй выйти или хоть на один мой звонок не ответить — сразу обратно улетишь, — рычит, сжав мои бедра до боли.
А у меня внутри словно туго сжатая пружина распрямилась. И дышать легко. Только сердце в груди лихорадит отголосками пережитого страха.
— Я буду паинькой, — льну к нему, ощущая неимоверное облегчение. Он — рядом. Самый нужный. Самый надежный мужчина. Мой муж.
А он распускает мои волосы, затянутые в высокий хвост, на кулак наматывает и к лицу подносит, вдыхает шумно.
— Сладкая… Как же я соскучился.
И от того, как он говорит это, низко, с перекатами, как будто мурлычет, по коже мурашки табунами несутся. И я выдыхаю тихий стон, наслаждаясь его дыханием на своей щеке. Прикосновением губ, мягким, почти невесомым. Но мне этого мало. Я хочу большего. Его хочу всего. Чувствовать его везде, слышать его стоны, ласкать его возбужденный член, упирающийся мне между ягодиц. И я не сдерживаюсь, ерзаю на нем, наслаждаясь его твердостью. Предвкушая.
— Ты нарочно, да? — стонет в самое ухо, подавшись бедрами ко мне.
И в отместку скользит губами вдоль пульсирующей жилки на шее, зубами прихватывая кожу и тут же слизывая собственные укусы. Тело моментально напрягается, отзываясь на ласку. Соски твердеют от возбуждения. Они ждут его прикосновений, таких мучительно нежных и желанных до одури. И Лекс не заставляет себя ждать. Одной рукой удерживая меня за волосы, другую опускает на мою грудь. Мягко поглаживает, слегка задевает твердую вершинку. Кожа тут же покрывается колкими мурашками. А Лекс дразнится, кружа по ареоле.
— Лешка, — выдыхаю со стоном, прося, умоляя его делать хоть что-то большее. Иначе не выдержу, с ума сойду.
Он замирает, шумно втянув носом воздух. И пальцы его подрагивают, щекоча и без того чувствительную кожу.
— Повтори, — просит так тихо, что я едва различаю его голос. Смотрю непонимающе, сведя на переносице брови. — Имя мое… Повтори…
Улыбка трогает губы, и сердце обретает крылья, вспархивает, словно птичка, которую выпустили из клетки. Обнимаю его за шею.
— Лешка…Алешка… — растягивая гласные, напеваю ему на ухо. Чувствую, как напрягаются его мышцы под одеждой, как дергается кадык, когда он сглатывает, и срывается дыхание.
— Черт, — выдыхает просевшим голосом. Обхватывает сосок большим и указательным пальцем, сдавливает и перекатывает, вырывая из меня гортанный стон. Низ живота тут же окатывает жаром. Прикусываю мочку его уха и слышу яростное шипение. Пытаюсь отодвинуться, но сильная ладонь прижимает мою голову крепче, сдавливая затылок. А другая по ребрам опускается на живот. Замирает, когда ему в ладонь толкается наш мальчуган. И я замираю и даже дышать перестаю.
— Спасибо, — произносит он нашему сыну. Одобрение получил? Тихий смешок слетает с губ.
— Договорились? — смех смешивается с лавой, плавящей мысли, тело.
Лешка отвечает настойчивыми пальцами, сжавшими клитор. И снова стон. И тело жаждет его внутри.
— Пожалуйста, — всхлипываю, изогнувшись его пальцам навстречу.
— Тише…тише… — шепчет, целуя, лаская дыханием и твердыми губами. Такими нежными, что ласка оборачивается мукой.
Подхватывает на руки, вставая, и я запоздало реагирую, что нельзя ему. У него спина и боли, а я уже далеко не пушинка.
— Айя, не брыкайся, — пресекает мои попытки освободить его от тяжелой ноши. — Ты мне мешаешь, — шагая по коридору к лестнице на второй этаж.
— Поставь меня, — приказываю. — Тебе нельзя тяжести носить.
— Айя…
— Поставь! — почти кричу.
Но Лешка упрямее — это факт.
— Женщина, замолчи уже.
И так веско, словно я его обидела. Притихаю в его руках.
— Умница, — хвалит, касаясь губами виска.
Дверь в спальню ногой распахивает. Укладывает меня на подушки. Оглаживает горящим взглядом. И это мучительнее любой его ласки.
— Иди ко мне, — зову хрипло.
Но Алеша качает головой и не двигается с места. Взглядом ласкает. И под ним кожа горит, а все внутри скручивается обжигающей спиралью, пульсирует.
— Лешка… — и ноги развожу широко, открываясь перед ним, приглашая. — Не продолжишь — кончу без тебя.
И не сводя с него взгляда, дерзко облизываю один палец, затем другой и ныряю между ног, к горячему лону, истекающему влагой. Лешка порывается ко мне, но останавливается в полушаге, резким движением взъерошив волосы. Ну что ж, пусть смотрит и сходит с ума. А мне не впервой получать удовольствие без него. Закрываю глаза, задвинув подальше все разумные мысли. Мои пальцы привычно порхают, теребя, лаская, проникая в горячее лоно. И удовольствие подкатывает холодком к кончикам пальцев на ногах, толкается горячим шаром где-то в солнечном сплетении. Обрастает огнем, ворует пульсацию артерий. И когда я уже на грани, Лешка отбрасывает мою руку, заменяя своими умелыми пальцами.
— Никогда, — шепчет он, проникая пальцами внутрь, а большим надавливает на клитор. — Никогда ты не будешь кончать без меня. Только так, — его движения становятся резче, сильнее, глубже. Кружат внутри и снаружи. — Только со мной. Для меня, — и впивается ртом в набухший клитор, втягивает его в себя. И я не выдерживаю. Оргазм накрывает, как цунами. Разбивает мир на осколки.
А когда снова собирается, Лешка лежит на спине поперек кровати, уложив на себя мои ноги, и поглаживает мои щиколотки. Возбужденный, твердый.
— Даже не думай, — уловив мою попытку сесть.
— Ты же не… — голос слабый, сорванный.
— Не кончил? — в его тоне нет насмешки, только удовольствие. Почему? — Все хорошо, Синеглазка. Просто охренеть, как хорошо.
И я слышу, как он улыбается. Расслабляюсь. Ему хорошо — это главное. Дрема накатывает волнами, но уснуть не дает голос мужа.
— Самолет через три часа, родная. Нужно собираться.
Сон слетает моментально, как и расслабленность.
— Ну что ты напряглась, Айя? — недовольно. — Прекрати немедленно, — приказывает, когда я сажусь на край кровати, с тревогой всматриваясь в его расслабленное лицо. Резко садится рядом, сгребает меня в охапку.
