Да еще какой! Член наливается с каждым ударом сердца, с каждым движением девочки, чуть рваным, неловким. И нехорошее предчувствие отрезвляет, остужает пыл. Встряхнувшись, Алекс проводит пятерней по идеальной прическе, растрепывая. Что-то не так. Пока он тут похотливо рассматривает ее и представляет, как разложит ее на столе в своем кабинете и войдет в нее, такую горячую и готовую для него — с ней явно происходит что-то нехорошее.
Не думая, Алекс двигается следом за Синеглазкой. Каблучки ее туфелек цокают по дорожке, эхом долбя по вискам, заставляя морщиться. Сцепив зубы и сунув руки в карманы брюк, Алекс старательно пытается загнать поглубже свое некстати проснувшееся желание. Вечерами оно бы так разыгрывалось. Но нет же…Ласки профессионалок его не возбуждали, пока он намеренно не доводил себя до нужной кондиции. А стоило только представить растрепанные по плечам светлые кудри, чувственные губы и маленькую грудь, идеально умещающуюся в его ладони, как член наливался кровью, желая только одного — вспороть нежное тело той, что шла сейчас чуть впереди него, разговаривая по телефону.
Он даже знал, с кем. Вот же Леська неугомонная. Судя по удивлению на хорошеньком личике Синеглазки — указаний сестрица уже надавала. Алекс не удивится, если она сейчас ему названивать примется. Он подозревал, что строила сестрица коварный план по его окольцеванию. И подружку свою, похоже, ему в пару наметила. Ну-ну.
И в унисон его мыслям, мобильный в кармане оживает входящим сообщением. Нахмурившись, смотрит на дисплей, где всего три слова: «Ей нужен ты».
Вот же Леська! Придушит он ее когда-нибудь, как пить дать. Хотя за то, что отвлекла его от опасных мыслей — пожалуй, пусть еще поживет. Сестра все-таки.
Алекс прячет телефон обратно в карман и только теперь понимает, что упустил Синеглазку. Только шла неторопливо впереди, и вот нет ее. Ругнувшись вполголоса Алекс ускоряет шаг, выныривает к главному корпусу и останавливается, словно наткнувшись на невидимую преграду. Увидел. Нашел. И…ей плохо. Всего пара минут прошла. Что же произошло за то время?
Она стоит на ступеньках, затылком прислонившись к белой колонне. Голова запрокинута, глаза прикрыты. Волосы волнами падают на плечи, спину до самой попы. Шикарные волосы, мягкие на ощупь и сладко пахнущие. А изящные пальчики сжимают телефон. Снова разговаривает, вернее, слушает. И это не доставляет ей никакого удовольствия. Мало того, ей чертовски плохо. Острым взглядом Алекс подмечает, как тяжело вздымается и опадает ее грудь, как она расстегивает верхнюю пуговку блузки, облизывает губы и жадно ловит воздух, проводя ладонью по горлу. Тошнит ее. Перегрелась? Устала? Обморок? Твою мать!
Он шагает к ней в неосознанном порыве. Обнять. Защитить. Помочь.
— Айя… — слетает с губ прежде, чем в голове появляются здравые мысли. Она оборачивается резко. Взметаются светлые локоны. В синих глазах — изумление и…страх. Удар сердца и она падает в его руки, как подкошенная. — Айя! — ревет он, прижимая потерявшую сознание Синеглазку к себе. В два шага оказывается возле лавочки у входа, укладывает ее, подложив под голову ее же сумку. Разрывает блузку к чертям, давая доступ воздуха. И осторожно, стараясь не причинить боли, похлопывает ее по щекам. Нашатыря жаль с собой нет. Было бы эффективнее. А до поликлиники добрых пятьсот метров. И ни единого студента в ближайшем обозрении. Чертов медицинский институт!
И снова в руке телефон, один вызов.
— Корзин, мне нужен нашатырь, вода и быстро, — не дав другу и слова сказать, отчеканивает Алекс. — Я у главного входа.
— Буду через пять минут.
Пять минут. Отсчет пошел.
— Ну же, девочка, очнись. Давай-давай, не нужно меня пугать. Стар я уже для переживаний.
— Алексей Николаевич? — удивленный голос заставляет его оторваться от бледного лица девчонки. Перед ним стоит невысокая чуть полноватая женщина в белом халате. Акушер-гинеколог. Алекс несколько раз пересекался с ней на медицинских форумах. — Корсак? — ее взгляд метнулся к Айе, а в руке бутылка с водой. Алекс перехватывает у нее бутылку, брызгает на лицо Айи. Та закашливается, открывает глаза и тут же пытается сесть, но Алекс не дает.
— Лежи тихо! — приказывает. Синеглазка вытаращивает на него и без того огромные синие глазищи, но неожиданно слушается. Алекс удовлетворенно кивает.
— Алексей Николаевич, простите, ради Бога, — лепечет женщина-врач. — Я же не знала. Я бы ни за что…
— Молчать! — рявкает. Айя вздрагивает, сжимается вся. Алекс хмурится. В дверях появляется Корзин, но Алекс машет другу — отбой. Тот разводит руками и скрывается в недрах университета.
Поднимается.
— Ты, — Айе, — лежишь спокойно и даже не пытаешься встать, — она пытается возмутиться, но Алекс наклоняется над ее лицом и выдыхает в чуть приоткрывшиеся губы: — Выпорю, — она вздрагивает, а он усмехается понимающе. — Кивни, если поняла, — ошарашенная Синеглазка слабо кивает. — Умница. А мы с вами отойдем.
Он отводит врача подальше от Айи, чтобы та не слышала их разговор. Алекс чувствует: услышанное не понравится ему. Женщина что-то бормочет, извиняется. Алекс вникает с трудом, не сводя глаз с Синеглазки. С той станется удрать. Но нет, лежит и не шелохнется.
Вздохнув, жестом обрывает врача.
— Спокойно и по порядку. О чем вы не знали?
— Да я и подумать не могла, что Корсак и вы…что. она…
Алекс скрещивает на груди руки, с толикой веселья наблюдая, как взрослая женщина краснеет и нервно теребит очки.
— Любовники вы хотели сказать? — подсказывает он.
Женщина кивает. Алекс уже не сдерживает улыбки. Айя же лежит, уставившись в синее небо.
— И? Проблема в чем, я не понял.
— Понимаете, мне позвонили и попросили выписать Корсак направление на аборт.
— На что? — смерив женщину тяжелым взглядом.
— Да я бы никогда…но я не знала, что ребенок ваш. Алексей Николаевич…
Ребенок? Ребенок… Все сходится. Не зря она в обморок грохнулась. Что-то противное скручивается в груди, мешает дышать. Задумчиво потирает бровь. Нет, он знает, что у Синеглазки жених есть. Был. Судя по словам Леськи — Айю ничего не связывает с бывшим. А теперь…ребенок. Черт, как же все некстати.
— Срок какой?
— А вы…
— Какой срок? — настойчивее повторяет и женщина съеживается от металла в его голосе.
— Семь-восемь недель.
— Отклонения есть?
Отрицательное качание головой.
— А общее состояние?
— Кроме переутомления — все в пределах нормы.
Он кивает. Семь-восемь недель. Странный срок. Что-то ворочается внутри нехорошее. Он ослабляет галстук, расстегивает рубашку. Семь-восемь недель. Твою ж мать! Он же может быть его. Семь-восемь недель. И за это время у нее никого не было. И тогда в поезде он брал ее без защиты, и кончал в нее. С той ночи прошло аккурат семь недель.
