Вздернула подбородок, с вызовом встречая его настороженный взгляд.
— Я пришла, Лешка, и нашла в твоей постели ее.
И кивком головы указала на замершую за столом каменным изваянием рыжую тварь.
Он проследил ее взгляд, поймав растерянный своей подружки. Та побледнела еще больше, кажется. И сидела совершенно одна: ни Корзина, ни дружков Туманова, ни юриста. Даже Айя с Павлом ушли. Ни души, кроме них троих. Куда все подевались, что Марина и не заметила? Неужели так провалилась в прошлое, что выпала из реальности? Какой кошмар. Так себя отпустить — непростительно.
Снова вляпаться в дерьмо под названием “любовь” хуже смерти, даже если эта любовь лишь отголосок прошлого. Она должна держать себя в руках. И не отступать от своих правил: никому не позволять манипулировать собой. Даже собственным эмоциям, особенно эмоциям. Они мешают здраво мыслить и видеть в людях главное, а не то, что они хотят, чтобы видели в них.
И сейчас Марина видела растерянность в мужчине напротив. Она ошарашила его своими словами. Накренила в нем что-то, пошатнула твердую уверенность в ее вине.
Ну что ж, лучше поздно, чем никогда.
— Марина, ты сейчас серьезно? — он покачал головой и даже отступил на шаг от нее. Зубы стиснул, и желваки заходили от проступившей в низком голосе злости. — Через двадцать лет ты заявляешь мне, что во всем виновата моя сестра?
— Кто? — голоса не стало, только жалкий сип. И эмоции снова взяли верх. Нет, этого не могло быть. Это просто бред. Какая, к дьяволу, сестра? Марина точно знала, что Лешка, ее Лешка — единственный ребенок в семье. Точно. Наверняка. Никаких братьев и сестер, но он сказал…сказал… — Ты сказал…
— Леся — моя сестра, — твердо, без тени сомнения. Глаза в глаза.
И Марина поняла — не врет.
Мир поплыл перед глазами, и воздух враз закончился в легких. Эта рыжая тварь, которую Марина ненавидела каждой молекулой — сестра ее Лешки. Не любовница, как она считала столько лет. Сестра… Боль оглушила, воруя сознание.
И только звенящий яростью женский голос удержал Марину от позорного обморока.
— Гад…Какой же ты гад, Туманов. Ты…
И цокот каблуков эхом по вискам. Марина мазнула взглядом по покинувшей кабинет женщине и медленно сползла на пол, не в силах осознать услышанное. Не пытаясь больше держать в узде саму себя. Устала и отпустила. Даже если пожалеет потом — плевать. Она просто умирала в эти мгновения. Медленно и мучительно. А ведь еще недавно она считала себя сильной и давно разучившейся что-то чувствовать помимо злости и острого желания все контролировать. Одна фраза все изменила.
— Сестра… — прохрипела, ощущая, как боль скрутила внутренности, тугим узлом связала пробившуюся в брешь прошлого душу.
Не верила, хоть и понимала — правда все. Каждое его слово. И все равно не верила.
Слишком тяжело.
Невыносимо почти.
Колени к груди подтянула, сжимаясь, прячась от его пронизывающего взгляда. От его голоса, тихого, отзывающегося в каждой клетке ее тела.
Горячие пальцы сжали ее локоть, рванули вверх. Она покачнулась на каблуках, но устояла.
Он удержал.
И сейчас она смотрела в его красивые глаза, теплые, родные. Смотрела и осознавала, какой глупой была двадцать лет назад. Как нелепо разрушила их жизни…их жизнь, которая была одна на двоих.
— Почему? — прошептала Марина, потому что голоса не стало.
Ничего не стало.
И все, что еще пару часов назад казалось важным и таким правильным — растаяло в вечерних сумерках. Ничего не осталось, кроме надсадного стука ее сердца и его все понимающего взгляда.
— Сестра… — она не могла спросить. Не знала, как облечь в слова все, что чувствовала сейчас. Не понимала, как он смог снова ее сломать.
— Я никогда тебе не врал, Марина, — коснулся кончиками пальцев ее щеки. Она вздрогнула и только теперь поняла, что плачет. Слезы катились из глаз, а он собирал их и не разрывал взгляда. — Я любил тебя. Очень долго. Искал.
Она замотала головой, отрицая его слова, не принимая. Так легче. Легче вернуться к прежней жизни, где он обманул ее дважды, ведь смерть тоже предательство.
— Я был всегда честен с тобой. И я действительно хотел детей от тебя. Семью. А ты… — он тяжело сглотнул, помолчал, будто не хотел произносить то, что собирался, — ты лишила меня этого.
Неужели он знает о дочери? Она замерла, закусив губу. Винит ее? И правильно. Она виновата. Не защитила. Сейчас смогла бы. Сейчас она глотку бы перегрызла каждому, кто не стал бы спасать ее ребенка. А тогда…почему тогда не смогла? Она не находила ответа до сих пор.
— Как все глупо, — усмехнулся, растирая между пальцами ее слезы. — И все же спасибо тебе.
Марина думала, что сделать больнее уже невозможно. Ошиблась. Его «спасибо» с улыбкой на обветренных губах разорвало в клочья ее сердце.
— Ты подарила мне смысл жизни, — и снова посмотрел на нее. Только теперь в его глазах светилось счастье. Такое яркое, что захотелось зажмуриться — так невыносимо стало. Но Марина выдержала, глядя в его лучистое счастье сквозь пелену слез. — Ты подарила мне чудо, Марина.
— Чудо? — она усмехнулась криво, стирая слезы, давя их в себе, пряча за очередной маской равнодушия. Пытаясь вернуть себя прежнюю. Паршиво получалось. Маска трескалась и осыпалась. А она натягивала новую. Снова и снова. Только чтобы он не понял, как ей погано. Чтобы не почувствовал, как она страдала все это время. Как жалела о потерянном. И как ненавидит себя за это.
Звонок телефона помешал Лешке ответить и дал Марине шанс взять себя в руки. Она смогла.
Звонившего он выслушал молча, только взгляд его потяжелел и потемнел.
— Я понял, Тимур. Не выпускай их из виду. Уже выезжаю.
Обернулся к ней, убрав телефон в карман кожанки. И сейчас перед ней стоял совершенно чужой мужчина. Собранный, точно хищник, вышедший на след добычи. Марина невольно поежилась. Сейчас он дышал звериной силой и опасностью. Она никогда не знала его таким. С ней Лешка был другим: нежным, заботливым и невероятно смелым. Тогда он был готов отвоевывать ее у целого мира. А она любила его так сильно, что так и не сумела вылечиться от этого чувства.
Но этот теперешний Лешка напоминал ей другого мужчину, идущего по трупам, не знающего пощады. Того, что видел в ней только инкубатор для своего наследника, но который сумел воскресить частичку ее настоящей. Той, какой она была еще девчонкой. Странно, он так много знал о ней. Так чувствовал, будто…
Она поняла в одну секунду. Это было сродни подземному толчку, разломавшему асфальт. Даже новость о том, что ее Лешка жив не потрясла настолько. Она словно прозрела, сложив, наконец, все, что мучило ее все эти годы, с последними словами Александры.
— Туманов, — выдохнула она, наблюдая, как и без того изуродованное лицо исказила насмешливая гримаса.
