И впервые он знал, что будет завтра. Он больше не боялся строить планы и смотреть в гнилое нутро прошлого.
Улыбаясь, пробежался пальцами по выпуклым позвонкам, обвел контур лопатки и замер. Нащупал шрам слева, под лопаткой. Странный, похожий на букву.
— Синеглазка…
— М? — сонно.
— Это что за хрень, родная? — вкрадчиво поинтересовался, очерчивая контур, теперь уже точно буквы.
Она вздохнула, завозилась, усаживаясь верхом. Ох, лучше бы она этого не делала, потому что член тут же отозвался, наливаясь кровью. А эта маленькая чертовка перевернулась к Алексу спиной, слегка склонила голову, демонстрируя ему шрам — латинскую букву «L» там, где билось ее сердце.
— Зачем? — только и смог выдавить.
Дрожащими пальцами коснулся витиеватой буквы его имени.
— Потому что ты — мое сердце, — ответила так легко, словно это прописная истина. Словно не могло быть по-другому.
А он дышать перестал. Резко сел, обняв свою девочку, и припал губами к шраму-тату.
— Ее Ася набила, — проговорила тихо, положив ладони на его бедра. Не шевелилась и дышала едва слышно. А он не отрывался от шрама, рисовал по нему кончиком языка и снова целовал так, будто пил, изнывая от жажды. Сходил с ума и поверить не мог, что она заклеймила себя ним. Так легко и просто. А ему как удар под дых. И с каждым прикосновением он словно умирал и воскресал. Снова и снова.
— Почему? — спросил, уткнувшись в ее плечо, большим пальцем рисуя по выбитым линиям.
— Я выходила замуж за Пашку, — сказала так веско, словно это все объясняло. — И если бы у нас что-то случилось, он должен был знать, кому принадлежу я на самом деле.
— А у вас… — он не договорил, неожиданно больно оказалось облечь в слова свои самые большие страхи. То, что не давало покоя темными ночами, когда не отпускала бессонница. Когда день был лишь вторым актом его персонального ада.
— У нас ничего не было, сердце мое, — улыбнулась Айя. — Никто не видел ни тату, ни…
Она осеклась, схватившись за горло, и так ловко вскочила на ноги, что Алекс и не понял, как она оказалась на полу. Метнулась к дверям и пропала.
— Айя! — заорал Алекс, рванув следом. Все внутри похолодело от страха за нее. Что случилось? Что он сказал? Что сделал не так?
Они столкнулись на середине лестницы. Айя налетела на него ураганом, не замечая ничего вокруг. Он схватил ее в охапку, прижал так крепко, что едва не сломал.
— Ты чего? — прошептала куда-то ему в грудь. — Что случилось?
Он едва не рассмеялся. Она еще и беспокоится за него! Сама перепугала его до полусмерти, а теперь смотрит как ни в чем не бывало. Хмурится даже, а в ладони сжимает что-то.
— Может, ты мне ответишь, — кивнул на сжатый кулак.
— Я испугалась, что потеряла, — и разжала перед ним пальцы.
На ее ладони лежали два армейских жетона на порванной цепочке. Его жетоны, которые Сварог выбросил. Соврал, значит, засранец.
— Я никогда их не снимала. Но я не могла взять в толк, зачем Тимур отдал их мне, — она говорила лихорадочно, боясь забыть, передумать. — А когда сообразила — пришла к Асе. И сегодня…когда назвали это имя…твое имя, я поняла, что все-таки нашла тебя. И…
— …сбежала, — закончил за нее Алекс, покачав головой.
Она кивнула.
— Ты и Марина, — продолжила, снова сжав кулаки и по-прежнему не глядя на него. — Я почувствовала, что между вами связь. Понимаешь?
— Нет.
— Я…как же…вы так… — она совсем растерялась.
— Айя, родная. Девочка моя. Синеглазка, — зашептал, снова прижав к себе, увлекая обратно в спальню. — Нет никакой связи. Больше нет. В моей жизни есть только ты. Слышишь меня?
Кивнула.
— Нет, так не пойдет.
Они замерли возле кровати. Лунный свет разливался по комнате через не зашторенное окно, обнимал Синеглазку голубоватым шлейфом. И это выглядело потрясающе. Он улыбнулся, ловя ее взгляд.
— Я хочу, чтобы ты запомнила раз и навсегда. Ты — моя. И никакой другой женщины нет и не будет, кроме тебя. Только ты.
— Только я, — послушно повторила она и добавила упрямо, — и наш сын. Ты должен найти его.
Он уже ищет. И не он один. Игнат поднял все свои связи, Сварог рыл с другой стороны. Они искали. Но не так просто оказалось найти ту, что умеет прятаться. Алина умела это на отлично. У нее были прекрасные учителя. И она превзошла их всех.
Алекс заправил Айе за ухо прядку волос, погладил по щеке.
— Рассказывай.
Она улыбнулась грустно.
— Похоже, это стало нашей фишкой — вести откровенные разговоры голышом.
Алекс промолчал. Стянул с кровати одеяло, закутал Синеглазку, сел на край и усадил ее к себе на колени. Такую хрупкую, беззащитную и вместе с тем нереально сильную. Она недолго повозилась, удобнее устраиваясь в его руках, и на выдохе заговорила.
О своей боли, что выпотрошила ее, когда Сварог огорошил ее: «Туманов умер». О своем одиночестве и встрече с матерью. Айя говорила, а Алекс ощущал, как сжимается все внутри и как острое сожаление колет затылок. Зря он отпустил Марину. Ох, как зря. А Айя говорила, как пришла к Марине. Как боль рвала ее в лохмотья. Как она просила помощи у той, что дала ей жизнь.
— Я верила ей, — с горечью прошептала, кутаясь в одеяло. Алекс прижал ее крепче, боясь расцепить пальцы. Ему казалось — отпусти он ее и рассыплется сам. — А она украла у меня сына. Прости…
Простить? Он изогнул бровь в немом вопросе.
— Прости, что не уберегла нашего малыша.
— Не надо, — сипло возразил Алекс, обнимая ее еще крепче, чтобы почувствовала — он рядом. Чтобы поверила — больше не исчезнет, даже если ему придется снова переиграть смерть. — Ты ни в чем не виновата. Слышишь меня? Не виновата. Отпусти. Перестань мучиться. Теперь у тебя есть я. Это главное. Понимаешь?
— Да.
Она замолчала надолго, и Алекс уже решил, что Айя уснула, укачиваемая в его руках.
— Я не знаю, что с ним, — прошептала тихо-тихо. — Но я уверена — наш сын жив. Когда он родился, я слышала его голос. Слышала, как он кричит. Я знаю, тяжелые дети так не кричат, они молчат. Наш сын не молчал. Он был совершенно здоров, понимаешь? С ним было все в порядке — я чувствую. И он живой. Ты ведь мне веришь?
Вцепилась в водолазку, смотря на Алекса с такой надеждой, что воздух отравой показался. Он сглотнул и медленно кивнул, не сомневаясь — она увидит даже в полумраке комнаты.
— Я не верю, что Марина могла его убить, понимаешь? — не разрывая взглядов.
Алекс покачал головой. Нет, он не понимал. Женщина, которая держала в страхе собственную дочь — способна на все. Что ей какой-то младенец?
