Она вошла тихо, но Глеб услышал, как щёлкнул замок и зашелестел пакет. Он вышел в коридор. Алина стояла, притулившись к закрытой створке двойной двери, в щёлку глядя на спящего Матвея.
— С днём рождения, малыш, — тихо произнесла она, повесив на ручку пакет с подарком.
— Кофе хочешь? — предложил Глеб.
— Нет, спасибо, — не поворачиваясь, ответила Алина, сильнее натянув капюшон. — Я в душ и спать, если можно.
— Конечно.
Глеб отступил, пропуская Алину в ванную. Не снимая капюшон, она проскользнула мимо, даже не взглянув на Глеба. Что это с ней? Обычно она раздевалась, едва переступала порог квартиры. И непременно одаривала радушного хозяина какой-нибудь колкостью. А тут вежливая такая и не разулась даже — Глеб не увидел кроссовок, в которых Амина ушла ещё утром.
Она провозилась в ванной дольше обычного, после чего на цыпочках прошмыгнула в спальню напротив комнаты Матвея. Решила не тревожить сына? Это хорошо. Удобнее будет разговаривать, но сперва Глеб вошёл в ванную. Стёкла душевой кабинки не запотели; Глеб потрогал кран душа — тот был закручен до упора, как это обычно делал он сам. После Алины всегда вода слегка подтекала, значит, она не принимала горячий душ, как обычно. Пол сухой и никаких следов, что его вытерли. Глеб провел подушечками пальцев по холодному бортику ванной. Влажная. Интересно, что же она тут делала? Зубная щётка сухая, мочалка мокрая, но мыло осталось запечатанным (Глеб только сегодня купил новый кусок) и бутылки с шампунями и гелями стояли нетронутыми. Выходит, не мылась. Непонятно. Глеб покрутился по комнате и наткнулся взглядом на полотенце, брошенное в корзину с грязным бельём. Утром корзина была пуста. Полотенце мокрое и с одного края испачкано чем-то красным. Кровь. Твою ж мать!
Глеб швырнул полотенце обратно и влетел в спальню. Включил свет. Алина подскочила на кровати.
— Рощин, ты охренел, что ли?! — заорала она, прожигая Глеба разъярённым взглядом.
— Не ори, ребёнка разбудишь, — невозмутимо ответил он, закрыв дверь. Он увидел всё, что хотел. Воспалившаяся царапина на щеке, ещё одна на шее.
— Чего тебе надо?
— Твою рану осмотреть, — кивнул он на припухшую щеку и присел на край кровати. Ногу дёргало и кололо, но он терпел. Сейчас не до его болей.
— Не надо ничего смотреть, — дёрнулась она, когда Глеб взял её за подбородок и повернул расцарапанной щекой к себе. — Рощин, иди спать, — прошипела она, мотнув головой. Но Глеб не отпустил.
— Сиди уже и не брыкайся, — он отодвинул воротник футболки. Длинная багровая полоса тянулась от уха до впадинки на шее. — Где тебя так угораздило?
— Об ветку поцарапалась, — огрызнулась Алина.
Глеб не ответил.
— Хватит уже, — рыкнула Алина, высвободившись из хватки Глеба. — Всё, удовлетворил своё любопытство? Ещё что-то?
— Дура ты, — фыркнул Глеб, поднявшись. — Но рану обработала правильно. Несколько дней, и затянется. Правда шрам на шее может остаться. Я надеюсь, ветка не ядовитая была.
— А мне-то откуда знать? Ветка как ветка. Обычная.
— Если обычная, тогда я спокоен, — кивнул Глеб, клацнув выключателем. — Доброй ночи.
— Зачем?
Глеб замер в дверях. Из коридора пробивался слабый луч света.
— Что зачем?
— Зачем ты возишься с нами. Переживаешь, заботишься. Обо мне. О Матвее. Зачем мы тебе?
— А ты не допускаешь, что я могу любить вас? — Глеб посмотрел в её темные глаза с лунным отблеском. Так странно, но именно сейчас они впервые казались Глебу по-настоящему живыми.
— Любить? За что? Ты ведь не знаешь, какая я, Глеб.
— Я знаю, — улыбнулся он, присев рядом и проведя рукой по её растрёпанным волосам. — Ты колючий кактус, который иногда выпускает нежный цветок.
— А ты романтик, Глеб, — она встала и подошла к окну. — Если бы я могла плакать, то непременно разревелась, но я… — она осеклась. Лунный свет окутывал её серебристой шалью и делал такой притягательной, как никогда. — Я плохая, Глеб, — она обхватила руками плечи. — Очень плохая.
— Не бывает плохих или хороших, — возразил он, подойдя ближе, и укутал её в одеяло. — Бывают правильные или неправильные поступки. Но всё можно исправить, поверь, — он притянул дрожащую Алину к себе, коснулся губами влажных волос. — И мы исправим. Вместе.
Она покачала головой.
— Ничего мы уже не исправим, Глеб. Поздно.
Высвободилась из его объятий, забралась на кровать, глянула исподлобья.
— Иди спать, Глеб. Не нужна мне твоя любовь. И да, — снова остановила в дверях, — завтра мы уйдем. Спасибо за приют.
— Я не отпущу, — твердо, не смотря на нее. Сжал кулак, уперся в дверной откос.
— Привяжешь? — хмыкнула.
— Если понадобится, — ответил совершенно серьезно.
Она не поверила.
А ранним утром Глеб поймал ее у входной двери.
— Что, привязывать будешь? — криво усмехнулась, скрестив на груди руки.
— Не надо, Алина. Не делай то, о чем будешь жалеть.
— Опоздал ты, Глеб. Моя точка невозврата уже пройдена. Так что извини, но мне нужно идти.
Застегнула молнию на куртке, накинула на голову капюшон и взялась за дверную ручку. Он не хотел. Не хотел говорить ей. Думал, выберет подходящее время, когда ночью, наконец, обо всем догадался. Сложил два и два и четыре, наконец получил. Но она не оставляла ему выбора.
— Я все знаю, Алина.
Она замерла, обернулась резко. Из-под капюшона выбилась черная прядка. Глеб подавил острое желание накрутить ее на палец. Ладонью уперся в стену, поймав ее темный, что грозовое небо, взгляд.
И неожиданно вспомнил, как учил её стрелять в тире конторы, где тогда ещё служил опером. Правда пистолету она все-таки предпочла ножи. В их метании она стала профи — Глеб ею гордился. Вспомнил и о том, как она частенько ездила с ним на места преступлений. Поначалу Глеба это злило, особенно после личной просьбы генерала Барцева, приёмного отца Алины. А потом он привык. Она была очень наблюдательной девочкой и могла стать отличным следователем. Но выбрала журфак. Потом уехала на стажировку за границу. Полгода они переписывались, после Глеба комиссовали. От него ушла жена. И он надолго потерял связь с Алиной. А потом она неожиданно пришла в гости. Она вытащила его из глубокой депрессии, помогла организовать собственное сыскное агентство. А когда однажды наткнулась на одно старое дело, по которому Глеб работал уже частно, — сильно изменилась. С Глебом разругалась и вновь надолго пропала из его жизни, чтобы свалиться как снег на голову вместе с ребёнком на руках. Она никогда ничего не рассказывала, не отвечала на его вопросы и бесконечно где-то пропадала. А Глеб занимался Матвеем. И не заметил, как за каких-то шесть месяцев привязался к мальчику, как к родному. Он даже предлагал Алине выйти за него замуж и усыновить Матвея. Но она восприняла его предложение по-своему и собрала вещи. Глеб не смог их отпустить. И сейчас не мог, потому что чувствовал — она не вернется.
