Обнаружив мобильник рядом на сидении, я, не задумываясь, набираю номер подруги. Леська отвечает сразу.
— Айя?! — насторожено.
— Леська, прости, — выдыхаю и тут же нарываюсь на «трехэтажный» мат. От неожиданности — никогда не слышала, чтобы Леська так материлась — теряюсь и не слышу, как она перестает ругаться и что-то спрашивает.
— Айя, мать твою, я спрашиваю, где ты?
— В машине, — отвечаю.
— В какой машине? Айя?
— Лесь, а что ты знаешь о Туманове? — вместо ответа спрашиваю я.
— О Туманове? — в ее голосе удивление. С чего бы? Простой вопрос. — А почему ты спрашиваешь?
Врать не хочется, поэтому признаюсь:
— Потому что мне нужно знать, за кого я только что вышла замуж.
— Что?! — в трубке слышится грохот, ругательства. Я не на шутку тревожусь, окликаю подругу. Но та отмахивается от моих волнений — Погоди, я не ослышалась? Повтори.
— Я вышла замуж за Алексея Туманова, — проговариваю едва ли не по слогам.
Леська присвистывает от удивления и, посмеиваясь, протягивает вдруг:
— Все, подруга, теперь ты точно влипла.
— В смысле? — голос неожиданно сипит, и холод обжигает позвоночник, ползет вверх, парализуя.
— В смысле — не отпустит он теперь тебя, — фыркает Леська, явно довольная моей новостью. — Ох, как же сейчас хочется посмотреть на твою мамашку. Ей-то уже наверняка доложили, как думаешь?
— Стас приезжал, — зачем-то говорю я.
Что-то не нравится мне в нашем разговоре. Но никак не удается ухватить за хвост ускользающую мысль.
— О, тогда точно доложили. Менты еще на хвосте не висят? — смеется подруга в трубку. А я невольно оглядываюсь назад: машины мчат, огибая джип Лекса, куда-то спешат прохожие, вдалеке моргает светофор, но никаких мигалок и патрульных.
А если Стас уже сообщил ей, то почему…почему телефон до сих пор молчит? Родительница должна быть в ярости, разве нет? И Лекс первый, кто пострадает из-за меня. Как же, непутевая дочурка вновь нарушила все планы госпожи Нежиной.
— Лесь, а если…
— Не бери в голову, — словно предугадав мои страхи, — Туманов — крепкий орешек и Марине не по зубам.
— А ты чему радуешься, подруга? — ускользающая мысль, наконец поймана и я понимаю, что все время тревожит: Леськина радость, ее уверенность в том, что я все сделала правильно, как будто так и должно быть. — Чего это ты так радуешься, будто сбагрила меня, а? Надоела я тебе, да? А ничего, что я этого Туманова знать не знаю и замуж вышла только потому, что возвращаться к матери — хуже смерти?
— Айя, — пытается возмутиться Леська, но я обрываю ее на полуслове, потому что окончательно перестаю понимать подругу.
— Хватит, Леся. Можешь, даже отметить это дело. Больше я тебе мешать не буду. Адье!
Нажимаю отбой и смотрю в лобовое стекло. Лекс сидит на капоте джипа, скрестив на груди руки и что-то втолковывает амбалу с явно бандитской рожей. Последний нервничает, ругается и жестикулирует проезжающим зевакам, чтобы те не задерживались. А Лекс внешне спокоен, словно ждет чего-то. И то и дело поглядывает в мою сторону. Неожиданно наши взгляды встречаются. Все правильно, он дает мне время. Дает передышку. Усмехается, заметив телефон в руке, и вдруг разводит руками, в одной я замечаю бумажник, а потом снова отворачивается к амбалу. А у меня внутри что-то щелкает, как будто он одним взглядом разом смахнул все оцепенение. Позабыв о подруге, осторожно выбираюсь из машины.
Сегодня я все время делаю что-то неправильно, сегодня день то и дело подкидывает сюрпризы, а я совершенно не понимаю, как на них реагировать. Но сейчас я знаю, что поступаю правильно.
Лекс уже не сидит на капоте, а пристально рассматривает вмятины на заднице громадного Lexus, предлагает амбалу какие-то варианты, но тот сокрушается, огрызается и намеревается вызвать ментов. А я не понимаю, зачем он тянет время, ведь может решить все одним щелчком пальцев — я даже не сомневаюсь в этом. Почему — не задумываюсь. Но я не хочу ждать, не хочу торчать на этой дороге и бояться. Я не хочу бояться. Я подхожу к стоящему ко мне спиной мужу, осторожно трогаю его за плечо. Тот вздрагивает и оборачивается так резко, что я невольно отшатываюсь, оступаюсь и…Упасть мне не дают сильные руки.
— Что? — выдыхает Лекс, а в черных глазах — беспокойство?
— А… — начинаю и сбиваюсь под пристальным, заглядывающим в самую душу взглядом, в котором я увязаю, как в трясине, и никакой возможности выбраться. Да и желания выбираться нет. — Лекс, — выдыхаю, наблюдая, как в его черных омутах вспыхивает огонь. На твердых губах, перечеркнутых шрамом, мелькает улыбка. Почему? Не важно. — Лекс, — повторяю тверже, не разрывая взглядов, — я домой хочу. Пожалуйста.
Коротко кивнув, он, обхватив меня за талию и прижимая к себе, протягивает амбалу визитку. Судя по выражению лица амбала — уже не в первый раз Лекс пытается ткнуть ему визитку. Но теперь тот почему-то берет ее и даже читает, а потом и вовсе удивляет Айю своей реакцией. Вдруг улыбается широко, отчего его лицо становится радушнее, мягче, пожимает Лексу руку и сокрушенно качает головой, мол, чего раньше не сказал, кто ты. Спустя минуту выясняется, что Лекс несколько лет назад оперировал мать амбала, с того света вытянул.
— Ты позвони-позвони, — напоминает Лекс, — все расходы я беру на себя.
Но амбал мотает головой, убеждая, что он и сам справится, и вообще там делов-то на пять минут, всего-то фара разбита.
— Маме привет передавай, пусть не болеет, — улыбается Лекс искренне и, больше не обращая на амбала внимания, усаживает меня в машину. Через мгновение хлопает водительская дверца. Вздрогнув, вцепляюсь пальцами в кожаную обивку сиденья. Еще недолго и неврастеничкой стану. А мне нельзя. Никак нельзя.
— Ты как? — хриплый голос Лекса вмиг успокаивает, разметав все страхи. Вот только… — В порядке?
Я киваю, вдруг поняв, что не могу говорить. В горле все пересохло от одного его голоса: низкого, вибрирующего. Он будоражит, заставляет трепетать и чувствовать странное томление между бедер, тугим узлом скрутившееся внутри. Что это? Страх? Страсть? Вожделение? Похоже, все смешалось. Выпрямив спину, сжимаю ноги, стискиваю кулаки. Не нравится мне все это.
Лекс усмехается. И по его вспыхнувшему взгляду я вижу — он все понимает. Он читает меня, как раскрытую книгу. И от этого мурашки хороводом топчутся по телу, нервируют, перемешиваясь с трепетом неконтролируемого желания. Да что же это?
— Айя, — обжигающая волна судорогой прокатывается по телу, заставив закусить губу, чтобы не застонать от не испытываемого ранее удовольствия, которое вызывает этот его обволакивающий тон. — Не нужно меня бояться.
От неожиданности я теряю дар речи. Бояться? Он решил, что я его боюсь?
— А с чего… — сглотнув, лепечу я, стараясь, чтобы голос не дрожал, — как…почему ты решил, что я боюсь…тебя?
