Тимур усмехается, глядит недоверчиво, словно только что я сказала самую большую глупость в жизни.
— Ты же учишься на экономическом…отличница, а что такое трастовый фонд не знаешь…
Пожимаю плечами, совершенно не желая вдаваться в детали и вспоминать. Хотя определение процитировать смогу, наверное. Если вспомню. Но в руках Тимура – вряд ли. Рядом с ним голова отключается и происходит что-то странное.
— Ладно, Русалка, — хмыкает. — Полагаю, что это такое тебе расскажут юристы. А я скажу, что твой отец управляет фондом до того момента, как тебе стукнет двадцать один. А это случится, как я помню, через два месяца.
— И? — ерзаю от нетерпения, потому что совершенно точно ничего не понимаю.
— Русалка, замри, — вдруг цедит Тимур, сжимая меня под ребрами так сильно, что трудно дышать. Застываю, пытаясь сделать вдох. Он ослабляет хватку, опуская ладони на мои бедра. Шумно выдыхаю в унисон ему. — Вот так, умница. Так вот как только ты вступишь в права наследования – Гурин станет нищим.
Вот она, главная цель Крутова. Не фонд, нет. Ему не нужны деньги, особенно Гуринские. Ему нужно его разорить. Лишить самого ценного, что у него есть – денег и власти. Но я не понимаю, зачем ему я? Проконтролировать, чтобы я получила свое наследство? Или…
Что «или» додумать не судьба, потому что мое внимание привлекает багровое пятно на сгибе локтя Крутова. Пятно, явно похожее на кровь. И это не кровь моего мужа. За время нашего разговора я не нашла на нем ни единой царапины. Тогда чья же?
Вскидываюсь перепугано, но Тимур ловит меня, словно ждал моего побега.
— Прекращай дергаться, Крутова, — приказывает. И от его жесткого и ледяного тона хочется встать по стойке смирно. Тру виски, разгоняя оцепенение. Но взгляд все равно то и дело возвращается на кровь на смуглой коже. — И что ты там увидела? — прослеживает мой взгляд и хмурится.
— Откуда у тебя кровь, Тимур? — спрашиваю неожиданно хрипло.
— Кастрировал одного ублюдка, — отвечает мрачно и на его лице пролегает тень. Его губы искажаются уродливой ухмылкой.
А у меня дрожь по позвоночнику, опутывает все тело, колючками оседая в солнечном сплетении. Сглатываю, осторожно отодвигаясь от него. Ищу точку опоры, чтобы встать, отойти как можно дальше. Но руки…такие сильные, мощные с дорожками вен под смуглой кожей держат крепко.
— Не трясись, Крутова, — сдавливает пальцами под ребрами. Закусываю губу, уверенная, что через пару часов обнаружу там следы его пальцев. — Я же уже говорил, что не ем маленьких хорошеньких девочек. Особенно, если одна из них – моя жена.
Киваю, скорее, машинально, потому что этот жест совершенно бессмысленный. А Тимур в ответ недовольно качает головой.
— Я никого не убивал, Стася, — говорит резко. И мое имя в его устах сейчас острый клинок, режущий по живому. — А если ты так печешься о здравии Удава, то могу сказать, что жить он будет. Как долго и насколько счастливо – не имею ни малейшего понятия. Хотя если бы не Игнат – я бы с удовольствием порезал его на лоскутки и скормил собакам.
Он поднимается так же резко, попутно поставив меня на ноги. Пошатываюсь от неожиданности и вцепляюсь в его плечи. А он смотрит на меня и в его глазах – тайфун разрушительной силы. И я совершенно не знаю, как его укротить. Ладошками провожу по его рукам, по выпуклым венам, щекочу запястья у кромки перчаток.
— Я не знаю, зачем, но…спасибо.
Касаюсь губами его щеки, почти невесомо, но Тимур вздрагивает. Темнеет лицом и кажется, готов меня порвать в клочья. Но лишь сильнее сжимает пальцы на моих ребрах и хорошенько меня встряхивает. От неожиданности прикусываю губу и ощущаю солоноватый вкус крови на языке.
— Ты совсем дура, да?
Смотрю ошалело.
— Ты еще позволь себя трахнуть в знак благодарности.
Пощечина получается звонкой. Ладонь горит огнем, а на щеке Тимура алеет отпечаток. Он потирает след ладонью в черной коже перчатки и странно улыбается. Кивает.
— Хороший удар, но в следующий раз бей по яйцам. По крайней мере, будет фора, чтобы убежать.
Сгребает меня в охапку, целует в макушку.
И совсем сводит с ума, когда вдруг просит:
— Расскажи, Русалка, где ты так играть научилась? Я прям залюбовался вчера.
Подталкивает к кровати. Плюхаюсь на нее, не понимая, что происходит. Что с этим человеком творится? Две минуты назад я влепила ему пощечину, а ему хоть бы что. Он, кажется, даже обрадовался. Стоит, спокойно расстегивает рубашку.
— Меня Руслан научил, — отвечаю, все еще пытаясь понять этого мужчину. Наблюдая за его длинными пальцами, ловкими даже в перчатках. Интересно, а ласкает он тоже в перчатках? И каково это – ощущать его пальцы без чужеродной кожи? Он замирает, словно подслушал мои мысли. А еще он удивлен, потому что понимает, о каком Руслане я говорю. Вздыхаю, отвлекаясь от вязких мыслей. — Огнев, — все этим объясняя. — Брат Славки и твой друг, — все-таки поясняю зачем-то, но Тимур и так все понимает. — И рисовать, — добавляю, когда Тимур садится рядом.
— Ты обещала меня нарисовать, — напоминает он, мягко касаясь плеча. — Не передумала?
Его прикосновение будоражит, сводит в тугую пружину каждую мышцу. Еще немного и я сойду с ума.
— Тимур, что происходит? То ты целуешь меня, заботишься, то оскорбляешь без причины. Зачем тебе я?
Разворачиваюсь, встречая его прямым взглядом.
— За что ты мстишь моему отцу?
Глава 10 Тим.
— И даже не посмотришь, что я привез? — изгибает бровь, уходя от ответа. Он знает, что рассказать придется, но уверен – сейчас не самый удачный момент.
— Восьмое чудо света? — в тон Тимуру парирует Русалка, скрещивая под грудью руки, даже не замечая, как выделяется ее грудь в такой позе: упругая, небольшая (полный второй, как пить дать), с выпирающими под тонкой тканью сосками. Ему нравится то, что он видит. Нравится такая Русалка: раскрепощенная, без тени страха в рыжих глазах с острой, как перец чили, злостью.
А она перехватывает его горящий взгляд и тушуется, опускает руки, совершенно не зная, куда их деть. И такая красивая в этот момент, что Тимур не сдерживается: в один широкий шаг подходит близко, ладонью обхватывает ее затылок и нагло отнимает у нее еще один поцелуй. Ее губы мягкие с соленым привкусом крови и горьким — кофе. Но такие сладкие, что невозможно оторваться, хотя Тимур лишь играет с ними, слегка прихватывая, проводя кончиком языка, не позволяя себе большего.
Русалка тихонько вздыхает, то ли от облегчения, то ли от возмущения, сжимает его плечи, собирая в горсти ткань рубашки, и отвечает на поцелуй. Неумело, но горячо, что у Тимура темнеет перед глазами от ее невинной ласки.
— Да ты совсем нецелованная, Стася, — растягивая ее имя у нее на губах, катая на языке, сплетая с ее юрким язычком. — Тебя еще учить и учить…
