В глотке застряет противный комок, потому что отдал.
В тот день она впервые осталась ночевать в моем доме, на новом диване в гостиной, свернувшись клубком у меня под боком. А на рассвете мы снова пили молоко с вафлями. Так прошло ещё три дня, на четвертый — приехал Воронцов, и Богдана стала приходить только днём. Но мы все равно пили молоко, сидя на крыльце. После ее ухода, я с головой нырял в работу: перепроверял чертежи, правил расчеты, составлял сметы и ездил на объект; приходилось контролировать едва ли не каждый шаг строителей, сверяться с инженерами и самому пересчитывать технические характеристики. В общем, работа отвлекала, заставляла притихнуть распоясавшихся демонов и помогала настроиться на встречу с Ксанкой, пока Рощин собирал информацию про ее арест. Собрал, только нихрена это не облегчило задачу, как и наличие у Корзина ребенка. Я не должен был ей говорить, но то, как она не хотела детей от типа любимого, и рисунки Богданы, переполненные отчаянием и какой-то безысходностью, выкорчевали из меня все благие намерения. И потому вышло то, что вышло. Легче не стало...больнее...как будто с меня содрали кожу, медленно, пласт за пластом, до самой кости...И я знал точно, что это не моя боль...ее...Тогда я решил, что сделал все правильно, потому что меня она никогда так не любила... из-за меня ей никогда не было так больно. Ей было наплевать на меня, как и на нашу дочь…
Прикрываю глаза, мягко целуя свою девочку в кончик маленького носика, усеянного веснушками. Позволяю ее сладкому запаху заполнить лёгкие. Ей двенадцать, а она пахнет молоком, как младенец. Детством, которое у нее украли.
Глуша в себе всколыхнувшуюся злость, набираю номер старого друга. Мне нужен психолог, а Кот — лучший из лучших и единственный, кому я без раздумий доверю не только свою больную голову, но и жизнь. А сейчас и свою дочь.
— Две минуты, Руслан, — четко и быстро проговаривает Кот, но я успеваю услышать на заднем фоне клубную музыку и женский смех. А ровно через две минуты перезванивает и теперь лишь тишина задним фоном.
— Слушаю, — всего одно слово, и я точно знаю, что Кот больше ничего не скажет, пока я не выговорюсь. Но сегодня мне не нужен сеанс психоанализа. Сегодня мне нужен друг.
— Ее зовут Богдана, ей двенадцать лет. И ей нужен ты, Марк.
— Руслан, твою мать, — выдыхает Кот с явным облегчением: этой ночью ему не вытягивать меня из вязких кошмаров. — Ты же знаешь, я с детьми не работаю.
— Знаю, Кот. Но...это моя дочь.
В трубке виснет тишина, липкая, что паутина, и я совершенно точно не знаю, что буду делать, если Кот откажет.
— Утром буду, — разрывает противную паузу Кот, — говори адрес.
Называю ему адрес центра, во дворе которого как раз паркуется Алекс. Нас уже ждут: медсестра, дежурный врач, каталка. Но я не отдаю им свою девочку, хоть Даша пытается меня переубедить. Бросаю на нее короткий взгляд, и она все понимает, даёт отмашку своим коллегам. Те послушно идут следом за нами. Когда мы добираемся до палаты, я выжат, как лимон: в ногах нет силы, и от усталости дрожит каждая мышца. Но я не выпускаю из рук свою дочь, которая по-прежнему сопит мне в плечо, так безмятежно, словно не у нее все тело изрезано осколками. Даже тщательный осмотр на наличие в ранах стекла не потревожил сон моей звёздочки. Осколков нет и это первое, что радует, хоть немного распуская узел страха в солнечном сплетении.
Я укладываю Богдану на расстеленную кровать, сам опускаюсь рядом просто на пол, больше не в силах стоять. Запрокидываю голову на край кровати и прикрываю глаза, чувствуя, как нечеловечески устал за эти несколько часов, и не замечаю, как проваливаюсь в сон.
Мне снится Ксанка. Не та сумасбродная малолетка, что явилась ко мне ночью, промокшая и шарахающаяся от каждого «взрыва» грома, и предложила себя. Так откровенно и отчаянно, что устоять было практически нереально. До сих пор не знаю, как смог. Даже после ванной, где мне пришлось ее отогревать, а она уже тогда горела в болезненной лихорадке. Не та беспомощная и такая хрупкая девчонка, которую я отпаивал липовым чаем с медом и читал сказки. И которую так сильно полюбила моя маленькая Славка. Не та повзрослевшая, но по-прежнему невинная девушка, что гордо смотрела мне в глаза на перроне. Упрямая, готовая идти напролом через все преграды...к своей цели. Не та страстная дикарка, стонущая подо мной, такая мягкая, отзывчивая и...моя.
Мне снится она, запертая в одиночке СИЗО, потерянная, но такая сильная. Снятся ее светлые, словно выгоревшие глаза, в которых целый вулкан эмоций: вот-вот рванет и сотрёт с лица земли все живое, похоронит под слоем лавы и пепла. Снится ее запах...спелой груши и ванили. И голос...надрывный, злой, не верящий, что это я. Все это — я. А мне хочется схватить ее и хорошенько встряхнуть. Как она могла подумать, что это я? Что я мог так с ней поступить? После всего, что между нами было. После ада, из которого я все-таки выбрался. Потрёпанный, но живой. Выбрался ради нее.
Но сон расступается, спугнутый тихим голосом, зовущим откуда-то издалека.
Распахиваю глаза, чтобы уже наяву услышать шепот:
— Па-па…
— Привет, Звёздочка, — улыбаюсь, нащупывая ее тоненькие пальчики. Богдана тут же сжимает мою ладонь так крепко, словно всерьез боится, что я исчезну.
И боль снова подкрадывается противной крысой, вгрызается за ребрами. Делаю глубокий вдох, выдыхаю, по-прежнему улыбаясь открыто и поглаживая ее запястье большим пальцем.
— Все хорошо? — спрашиваю тоже шепотом, потому что голос подводит.
Богдана кивает и даже пытается улыбнуться, но тут же шипит от боли. И слезы застывают в ее ясных глазенках.
А я мысленно молюсь всем святым, чтобы ее недопапаша появился на горизонте и просто дал мне повод расхирачить его холеную рожу. Так хочется, что аж пальцы ломит.
— Па-па, — зовёт она и тянет меня на себя. Поднимаюсь на онемевших ногах и осторожно ложусь на край постели. Богдана тут же забирается на меня с руками и ногами, самой настоящей звездой распластавшись на мне. И я тихо смеюсь, гладя ее по кудрявым волосам.
—Ты у меня красавица, знаешь?
Она поднимает голову, хмурится. Долго смотрит, ища подвох. Но я серьёзен и в ответ любуюсь своей красоткой даже в паутине царапин и ссадин. Она действительно красивая: солнечная, теплая, сияющая изнутри чем-то волшебным, притягивающим, как магнит. И так смешно морщит свой курносый носик, что я тяну губы в улыбку. Она трогает ее кончиками пальчиков, запоминая, как слепец наощупь изучает этот мир.
— Самая красивая на свете, — чмокаю в самый кончик. — И я люблю тебя, Звёздочка. И никому не отдам.
— Люб-лю… — запинаясь, повторяет она с совершенно серьезным видом и крепко-крепко обнимает меня.
А я смотрю в сереющее за окном небо и впервые за прорву лет шепчу шутнику Господу: «Спасибо».
Глава девятая: Леся
Я пойду за тобой, за твоею рукой...
