Руслан рывком прижимает меня к себе и врывается языком в мой рот. И все...я просто перестаю быть. Растворяюсь в этом поцелуе. Пропускаю по венам жгучее удовольствие от натиска его твердых губ, от его жестких пальцев в моих волосах. Наслаждаюсь ним, терпким, пьянящим, вышибающим твердую почву из—под дрожащих ног. Потому что я снова дурею от него и внизу живота щекочется сотня невесомых крылышек.
Привет, бабочки, давно не виделись.
Это глупо и не может быть правдой, но я чувствую себя девятнадцатилетней девчонкой, которой у фонтана подарил букет незабудок самый шикарный парень на этой планете. Потому что как тогда отдаю ему полный контроль. Только ему. Снова и снова. Прошло почти двадцать лет, а ничего не изменилось. Я все так же дрожу от его прикосновений и выпадаю из реальности, которая нещадно лупит по темечку звонком мобильного телефона.
Вздрагиваю и резко отстраняюсь от Руслана, словно застигнутая врасплох родителями за чем—то постыдным. Но Руслан не отпускает и я все ещё прижата к нему сильной рукой, сейчас словно закаменевшей. Он ничего не говорит, только слушает. Несколько долгих минут и с каждой секундой разговора его лицо меняется, становится жёстче, и желваки гуляют по скулам, что острее любого лезвия. Мне хватает этих нескольких минут, чтобы понять две вещи. Первое: он просто нечеловечески устал. Не знаю, что происходит в его жизни, но это просто убивает его. И это далеко не метафора. Он измождён, под темными глазами залегли черные круги, а в самых уголках пролегли морщинки. Щеки запали, словно он неделю нормально не ел. Он как будто жил на чистом упрямстве. И второе: звонивший принес поганые вести.
— Что случилось? — срывается с губ прежде, чем я понимаю, что не имею права задавать такие вопросы. И даже свеженький статус его жены ничего не меняет. Но произнесенных слов не затолкать обратно.
Руслан роняет телефон в карман брюк и растирает ладонью лицо, словно собирается с силами.
— Планы изменились, — говорит так, будто я в курсе этих самых планов.
— Надеюсь, все живы? — интересуюсь как бы невзначай, когда Руслан усаживает меня в машину.
— Пока да. А дальше, как пойдет. Но мне нужна твоя помощь. Просто будь... рядом, ладно?
Да только мне почему-то кажется, что он совсем не то хотел сказать.
— Это несложно. А дальше-то что, Руслан? — спрашиваю, как загипнотизированная смотря на его длинные пальцы на оплетке руля.
— Дальше? Дальше мы просто сыграем в любовь, — отвечает насмешливо. И по его губам растекается улыбка, чуть кривоватая, словно неудачно вылепленная скульптором. По губам, которые я целовала совсем недавно. И которые целовали меня. Жадно, жарко, лишая здравого смысла.
— Зачем? — сглатываю, все еще ощущая вкус дыма на кончике языка. Все еще помня танец наших языков. Чувствуя его рваное дыхание.
— Затем, что в этой стране органы опеки предпочитают семейные пары.
— Ты хочешь усыновить ребенка? — почти шепотом, потому что голос дрожит и внутри так больно, словно меня отпинали ногами.
— Нет, — отвечает, выворачивая руль на очередном повороте. Ничего не понимаю. Если не хочет усыновлять, тогда зачем ему эта игра в любовь.
И я почти спрашиваю, но Руслан опережает веским и злым:
— Я хочу забрать своего.
Сердце пропускает удар, и я жму кнопку на дверце, опуская стекло. Горячий воздух обжигает лицо, я почти задыхаюсь. Оказывается, это больно узнать, что у него есть ребенок. Почти смертельно. Закусываю губу и ощущаю на кончике языка его вкус, шальной, безумный. Вкус мужчины, который мог быть моим, если бы я поверила.
— Я ничего не смыслю в семейном праве, но…
—А я разве сказал, что мне нужен адвокат? — перебивает, бросив на меня короткий взгляд. И тут же: — Тебе плохо?
Мотаю головой, а у самой звенит в висках, и затылок наливается свинцом.
— А кто тебе нужен? — почти не слыша саму себя.
— Мне нужна жена и мать двенадцатилетней девочке, — отвечает, а меня накрывает. Лёгкие сжимаются в кулак и вот-вот лопнут. Оттягиваю ворот водолазки в надежде получить хоть немного кислорода. Но ничего не помогает, потому что у Руслана есть дочь и ей двенадцать лет...Столько же, сколько...сколько...
— Твою мать, Ксанка, — рычит Руслан и сквозь туман...откуда туман?...я вижу его странно перепуганное лицо. Слышу визг тормозов. А потом Руслан исчезает и вдруг оказывается совсем рядом, вытаскивает меня из душного салона, бьёт по щекам. — Ксанка, ты что удумала, а?
Он говорит что-то ещё, но я не слышу. Упрямо пытаюсь выбраться из его рук.
— Я не хочу, — говорю, когда он не отпускает, прижимая к себе так, словно я бесценное сокровище. — Не могу...я… — и обессилев, — у тебя есть дочь...
— У нас есть дочь, — не соглашается Руслан и вкладывает мне в руку глянцевый снимок.
Я смотрю на него и...мой мир нещадно качается и всё-таки падает в пропасть, потому что на этом снимке Виктория Воронцова обнимает мою дочь. Мою Богдану.
...Она родилась первого марта. Маленькая, чуть больше трех килограмм, улыбающаяся мне беззубым ртом, и совершенно здоровая.
Снег ещё не сошел, и зима неохотно уступала место теплу. Но в то солнечное утро под окном роддома расцвел миндаль. Крупные почки буквально за ночь превратились в розовые цветы, нежно пахнущие медом и весенней свежестью. Сладкий, тягучий аромат. Я кормила свою девочку грудью и дышала этим волшебным запахом, жмурилась от первого за долгие зимние месяцы солнца и уже знала, что отдам ее. Как и то, что эту прекрасную малышку мне подарил Бог, в которого я уже давно не верила. Но в то утро многое изменилось во мне. Я изменилась. В то утро умерла прежняя Александра Лилина и родилась другая...
— У меня просьба, — говорила Дмитрию, пеленая малышку, такую тихую, с черными бусинами глаз и кляксой родимого пятна за ушком. Совсем как у отца... При мысли о Руслане сердце сжалось в кулак и в глазах защипало от непрошеных слез. Но я быстро взяла себя в руки. Нельзя показывать слабость. Не сейчас. Я все делала правильно.
— Говори, — он не смотрел на нас, только в окно. И я чувствовала его...нежелание, что ли. Я его понимала: не каждый мужчина пойдет на усыновление ради жены. Не каждый пойдет на то, что делали мы. Но я видела любовь в его глазах к своей жене. И жену его, Викторию, видела: она будет замечательной матерью моей девочке.
— Назовите ее Богданой... пожалуйста… — голос всё-таки подвёл.
Дмитрий коротко кивнул.
— Я сделаю все возможное.
— Спасибо, — улыбнулась Богдане, поцеловала ее в кончик носа и...отдала Воронцову…
— Ксанка? — озабоченный голос Руслана выдергивает из воспоминаний. Закусываю губу. Я не вспоминала об этом с того самого утра. Запретила себе об этом думать, потому что знала — сорвусь, впаду в отчаяние и наделаю кучу глупостей. А я обещала Воронцову исчезнуть из жизни...их дочери. Я всегда держала слово. И он свое сдержал: моя дочь росла в любви и заботе. По крайней мере, на этом фото она выглядит счастливой, как и...ее мать.
