И я слету понимаю, что это судебный запрет. Ей просто не позволили меня вытаскивать, потому что у нее получалось и изредка я видел свет...между мной и девушкой, чье лицо воровали тени.
Но я чувствовал ее тепло и запах ванили.
Она была упрямой, потому что находила меня в кромешной темноте, где я давно ослеп и оглох. Находила, брала за руку...
— Как ты меня нашла? — глухо, ничего не видя, только ощущая ее тепло. И свет, словно серебряные нити.
— А я ниточку привязала...волшебную... — и улыбка касается сердца, растапливает льды, разгоняет мрак. — Я теперь тебя везде найду…
Я пересматривал записи снова и снова, вспоминая только этот странный диалог. А был ли он на самом деле или его выдумало мое больное сознание — не знаю.
Две ночи я возвращался в прошлое, чтобы найти ответы, и не находил.
— Тебе нужно выспаться, — говорит Кот сегодня утром.
Мы стоим на балконе, примыкающем к коридору центра, где лежит Богдана. У нее сейчас Крушинина, обрабатывает ссадины и порезы, ставит капельницу. Она всегда просит нас выйти, и сегодня Богдана уже не так боится отпускать меня, хотя все еще с трудом разжимает свои пальчики в моей ладони. И я в который раз улыбаюсь ей ободряюще и говорю, что больше никуда не исчезну. Она верит, но страх все равно плещется на дне ее зеленых глаз. Поэтому два дня назад я купил радио-няню и теперь таскаю с собой, а вторая — под рукой у Богданы, чтобы она всегда знала: позовет и я приду. Когда же мне надо уехать, с ней всегда остается Марк. Как ни странно, но Богдана доверяет ему. И это радует, потому что с доверием у моей девочки просто беда.
— Мне страшно, Марк, — признаюсь, крутя в пальцах сигарету. — Страшно, что если усну — она исчезнет. Все исчезнет, окажется лишь фантазией.
— Пепел, не неси чушь, — морщится Кот и сейчас меньше всего похож на психолога с кучей регалий. Да он вообще на него не похож с иероглифами на выбритых висках, в потертых джинсах и желтой рубашке. — Взрослый мужик, а городишь сериальный бред.
— Мне можно, я же псих, — скалюсь в ответ и прикуриваю сигарету, вдруг вспоминая, как он приперся на сеанс в косухе со шлемом в руке, глянул из-под челки, фыркнул.
— Ты не похож на психа, — заявил, стянув косуху и сев напротив меня в кресло. Зачесал очками назад длинную челку, постучал пальцами по столешнице.
— А ты на мозгоправа, — парировал, машинально повторяя его ритм.
— Ты музыкант? — спросил, когда три раза в точности повторил перестук его пальцев.
— Художник...был, — неожиданно честно ответил.
Больше мы не разговаривали, но на следующий сеанс он припер листы и краски. Я помню, как сейчас, что тогда нарисовал фонтан и букет незабудок на брусчатке рядом.
— Мне кажется, здесь чего-то не хватает.
Я посмотрел на рисунок, выуживая из памяти площадь, какой я ее запомнил.
— Нет, все на месте.
— Уверен?
Я кивал, но все время думал, а может этот пижон прав. Спустя месяц я нарисовал все тот же фонтан, только у него стояла Ксанка с букетом незабудок.
А когда показал ему, тот протянул мне руку:
— Марк Котов, а для тебя просто Кот.
— Руслан Огнев, — ответил на рукопожатие, — но можно просто Пепел.
— Я вытащу тебя отсюда, Пепел, обещаю.
И ведь вытащил же.
Смотрю, как он прокручивает кольцо на большом пальце.
— Тебе нужно чистое прошлое, Руслан.
— Я уже работаю над этим, — глотаю дым и тру переносицу. Чистое прошлое. Легче сказать, чем сделать. Но я знаю, что даже тот факт, что я полностью реабилитирован и признан вменяемым и здоровым, не сотрет десять лет психушки. — Как Богдана? — краем уха улавливаю мелодичный голос Дарьи, которая читает Богдане Гарри Поттера. Невольно улыбаюсь.
— Дерьмово. И чем дольше она здесь, тем хуже ей. Здесь каждый угол, каждая улочка для нее — травмирующий фактор. Каждый человек — этот самый фактор, понимаешь?
Смотрю внимательно в хмурое лицо друга.
— Поэтому вот мой диагноз, друг. Забирай дочку и увози отсюда как можно дальше. Потому что она в таком дерьме, что еще немного таких факторов — и ты потеряешь ее.
Сжимаю сигарету, та ломается в пальцах. Стряхиваю ее на асфальт.
— Ты же понимаешь, что я не могу сейчас, — и самому тошно от этой правды, которая воняет безысходностью.
— А ты видел, что бывает, когда теряешь ребенка.
Киваю. Да, видел пять лет назад, когда вытаскивал Марка с того света. И когда чуть не свернул шею его суке-жене, обвинившей его в смерти сына. Видел и не хочу так. Но у меня действительно сейчас связаны руки, потому что по закону я Богдане — никто.
— Я не могу обойти законы, — говорю и ловлю насмешливый взгляд друга, говорящий, чтобы не врал сам себе. Да, я знаю, что деньги и связи творят чудеса. У меня есть и то, и то. Побольше и покруче, чем у Воронцова — навел справки. Но в этот раз я должен сделать все правильно, чтобы больше никто и никогда даже и мысли не допустил, что может отнять у меня дочь. — Не в этот раз, Марк. Сейчас я все должен сделать правильно.
— Ну раз правильно, — выделяет последнее слово таким тоном, словно я сморозил полную чушь, — тогда тебе нужна жена.
— Может, у тебя и кандидатка имеется? — грубее, чем следует, отвечаю.
Сам не понимая, что меня так задело: само предложение или тот факт, что я и сам подумывал над этим.
— А как же, — веселится Кот.
Смотрю на него во все глаза, а он просто протягивает мне свернутый вчетверо альбомный лист. Разворачиваю его и не сдерживаю нервный смешок. Это тот самый портрет, который я написал десять лет назад. Оглаживаю большим пальцем ее улыбку. Я бы рад, только она давно чужая жена. И любит другого, а без любви я не хочу. Глупо, сентиментально? Возможно. Но я устал трахать тела, мне достаточно шлюх. Я хочу нормальную семью, и эту женщину всю целиком, со всеми ее заморочками. Но, увы.
— Кто она, Пепел? — вдруг спрашивает Кот. За десять лет нашей дружбы он никогда не интересовался ею, все ждал, когда я расскажу сам. А я не рассказывал, потому что это мое прошлое, оно только мое. И Ксанка тоже только моя.
— Чужая жена, — отвечаю, вспоминая, как этот простой букет расстроил ее до слез. И как она сама потянулась к моим губам, наплевав на ею же установленное правило: никаких проявлений отношений на людях.
— Муж — не стена, Пепел. Если она тебе нужна, ты можешь решить этот вопрос.
Могу. И я не боюсь, что Корзин ее не отдаст. Я заберу. И она мне нужна, только есть одно «но»: ей не нужен я.
— Она отказалась от ребенка в роддоме двенадцать лет назад, — озвучиваю совсем другие мысли. Кот усмехается понимающе. Да, я думал над тем, чтобы вернуть ее, даже если она против. Ради Богданы. Но я прекрасно понимаю, что сейчас такой наш союз может только навредить. — Следовательно, лишена родительских прав. А по закону...В общем, не думаю, что брак с Александрой — хорошая идея. Да и вообще завести жену. Сам справлюсь.
