Медленно, на носочках, пячусь назад. Лишняя. Нет, я все понимаю. И, наверное, реакция Богданы на меня — это нечто из ряда вон. Она вот так легко меня приняла? В голове до сих пор ее звонкий голосок: «Она наша». Ее улыбка и запах...сладкий, как мед. Только...почему так больно? Так, что сердце вот-вот лопнет в груди. Взорвется, разворотив все внутренности к чертовой матери. Видела такое на практике в Меде, когда сходила с ума…
Закусываю ладонь и сползаю по стеночке, загоняя поглубже вновь рвущиеся наружу слезы.
— Леся? — голос подруги бьет по вискам хуже боли, что рвет грудь. Поднимаю голову. Айя стоит рядом, взъерошенная, встревоженная и такая...счастливая. Странно, учитывая ее беспокойство в синих глазах. Но...это счастье...она пропитана им. Оно в ней вместо крови течет по артериям, разгоняет до запредельных цифр ее материнское сердце.
А мое? Что с моим сердцем? Почему оно так болит?
— Айя, — улыбаюсь дрожащими губами и чувствую, как слезы все-таки катятся по щекам.
— Леська, ну ты чего? — она садится рядом, вытягивает ноги.
Кладу голову ей на плечо. Она пахнет выпечкой и домом. Так тепло.
— А я не Леська, — вдруг выдыхаю, всхлипнув.
Подруга смотрит на меня, выгнув свою идеальную бровь. В синих глазах — рыжие точки, так похожие на смешинки. Снова всхлипываю и кулаком нос вытираю, как в детстве.
— Я теперь Сашка, — отвечаю на невысказанный вопрос подруги.
— Сашка… — повторяет подруга. — Это правильно. У тебя теперь семья.
— Даа, — протягиваю, хлюпнув носом. — Только не нужна я им. Никому не нужна…
— Ууу, — тянет подруга многозначительно. — Так, подъем. — Она резво встает, от неожиданности я чуть не падаю, но Айя тянет меня за руку. — У меня есть отличное средство от твоего «не нужна».
— Пить будем? — усмехаюсь, когда мы усаживаемся в беседке на улице. Айя выставляет на столик пузатую бутылку коньяка, стаканы, несколько блюдец с нарезкой, фруктами, шоколадом.
— Тараканов топить, — веселится Айя.
А я присматриваюсь к подруге. На ней домашний костюм: брюки и футболка, светлые волосы заплетены в свободную косу, а на красивом лице мягкая улыбка.
— Айка, как я по тебе соскучилась.
Айя смеется, разливая коньяк по бокалам. Здесь хорошо. На востоке розовеет небо. Цикады еще стрекочут, но где-то далеко, ночным эхо. Вокруг полными бутонами цветет чайная роза. Ее аромат, такой сладкий, от которого щемит в груди. Сердце уже не так лупит по ребрам, но все равно болит.
— Хорошо у вас тут, — делаю глубокий вдох, позволяя чайному запаху заполнить легкие. Отпиваю коньяк. Терпость напитка пьянит, вяжет язык мягким бархатом и теплом стекает по горлу. Только ничерта не помогает. Отставляю бокал. Не хочу пить. Совсем. Перевожу взгляд на задумчивую подругу. Мягкая такая, нежная и вдруг ловлю себя на мысли, что Алексу невероятно повезло с женой, а подруге очень к лицу материнство. — И ты...похорошела. Материнство тебе к лицу.
Айя тихо смеется, заправляет за ухо светлую прядь волос. А мне почему-то становится неуютно рядом с ней, такой красивой. Она как будто сияет изнутри. Все-таки верно говорят, что счастливых женщин видно сразу.
— Что случилось, подруга? Куда делась та сильная и смелая оторва, которую я знала? — она смотрит внимательно, и под ее испытующим взглядом я тянусь к бокалу, катаю его в ладони, наблюдая за янтарной жидкостью.
— Тараканы сожрали, — припоминаю ей ее шутку. Айя фыркает. Но этот ответ ее не устраивает. А у меня нет ответа на ее вопрос. Зато есть другой, который сейчас кажется самым правильным. И который, наконец, усмиряет боль. Хотя я точно знаю, что она никуда не делась, просто крысой сбежала в темный угол. Потому что эти простые три слова ровным счетом не меняют в нашей поганой реальности: — Я люблю его. С шестнадцати лет люблю. С самой первой встречи, когда приперлась к нему, вымокшая, плачущая. С того момента, как он купал меня, а потом лечил.
Вздыхаю и ловлю на себе изумленный взгляд подруги.
— Охренеть, — выдыхает светлая девочка Айя и залпом осушает бокал.
— Ого, — только и могу выдать, наблюдая за ее пассами. — Хотя...сама в шоке.
— Руслан в курсе?
Качаю головой. Как он может быть в курсе, если это я поняла только сегодня? В тот самый момент, когда он пообещал никогда не отпускать. Накрыло просто осознанием, какая я была дура. Потратила столько лет на миражи, принимая за любовь какую-то несвязную ерунду.
— Но зато теперь ясно, почему ты ушла от Корзина, — она отрывает бубку винограда и кладет в рот.
— Я не уходила...Стоп! Что значит, ушла от Корзина? С чего ты взяла?
Айя хмурится. А потом рассказывает, как несколько недель Корзин приходил сюда. Это было в тот день, когда меня арестовали. Он приходил, хотел поговорить с Алексом, но того не было дома. Тогда он Айе и сказал, что брат мой добился, чего хотел — я от него ушла.
— Говорит, записку оставила, вещи забрала…
— Ерунда какая-то, — перебиваю, растирая переносицу. Действительно, ерунда. Да, я оставила Корзину записку, в которой написала, что меня подставили и чтобы он ни в коем случае не совался в это дело. Даже фамилию следователя написала. И никакие вещи не забирала. Но с другой стороны, это объясняет тот факт, что ни Алекс, ни Корзин не приходили ко мне в СИЗО. Они просто решили, что я сбежала от мужа в неизвестном направлении. Зато приходил Руслан. Но он меня не подставлял. Тогда кто?
— Не ерунда, — возражает Айя и кладет на стол передо мной измятый тетрадный лист. Я долго вчитываюсь в строки, написанные аккуратным и очень похожим на мой почерк. Вот только эту записку писала не я.
— Я не писала записку. Вернее, писала, но совсем о другом.
— Тогда кто? Это же твой почерк, верно?
Мой — да, только не мой. Черт! Замираю, припечатав ладонями листок к столешнице. Все так. Точь-в-точь. Но не совсем. Я всматриваюсь в завитушки букв и не верю собственным глазам.
Я точно знаю, кто написал эту записку. Осталось выяснить, зачем?
Глава девятнадцатая: Рус
Ты должна мне дать ещё один шанс,
Это не может быть концом –
Я всё ещё люблю тебя...
Я всё ещё люблю, и мне нужна твоя любовь…
Scorpions «Still loving you» (вольный перевод)
Проснуться и не обнаружить рядом дочь, точно зная, что засыпали вместе — неожиданно страшно. Толчок и я уже на ногах. И даже запоздалое понимание, что я в безопасности и здесь, в доме Алекса Костромина, нет угрозы — не помогает. Страх уже во мне, противной крысой подбирается к уснувшим демонам, щекочет их сонные морды. И они настораживаются тут же, стряхивая оковы муторного сна.
