— Не знаю, чего сейчас было, – голос Юрки в самое ухо, – но, походу нам лучше валить отсюда.
Я послушалась. Не Юрку – Корфа. И нам повезло. Нас выпустили без проблем. И у всех хватило ума ни о чем меня не спрашивать, только Зацепина косилась недобро. Но мне было плевать. В мозгу засело одно – нужно вытащить Корфа любой ценой.
И в ту же ночь я все рассказала Егору. И странное дело, он мне поверил. Взял Юркины координаты и приказал молчать – он сам во всем разберется. Разобрался спустя почти год…
— Зачем пришел, – спрашиваю, отодвигая боль и так некстати нахлынувшие воспоминания, — если так ненавидишь?
— А ты? – он не смотрит, но в каждом слове рвется злость. — Зачем со мной так?
— Как? – и смотрю непонимающе на его красивый профиль. И боль просачивается сквозь ненадежную броню, латает дыру, что сама же и выжгла.
— Больно, Катя, – выдыхает хрипло и бьет кулаком по колену. — Очень больно.
— Больно? – истеричный смех сводит скулы. — Что ты можешь знать о боли, Корф? Не о той, что с тобой с арены, – добавляю поспешно. — О другой, что причиняет самый близкий. Тот, кого любишь…
— Любишь? – он оказывается совсем рядом, что я чувствую его запах и бешеный стук сердца. И ярость в глазах темнеет, не суля ничего хорошего. Я пытаюсь вырваться, но он прижимает меня к себе так крепко, что может задушить или сломать пополам. — Хочешь, я расскажу, как ты меня любишь? Хочешь?
И смотрит внимательно. Дает шанс отступить? И я отступаю. И Корф отпускает, но не выпускает из объятий, укладывает голову себе на колени, гладит по волосам, как маленькую, и я проваливаюсь в сон.
Просыпаюсь от того, что больше не пахнет смородиной. Корфа нет рядом и машина стоит. Сажусь, растирая лицо. Корф стоит у капота курит. Сигарета подрагивает в его тонких пальцах. А я впервые вижу его курящим. И становится невыносимо холодно. И нестерпимо хочется курить вместе с ним. Просто стоять рядом и вбирать в себя аромат черной смородины, смешанный с запахом дыма и табака. И я вылезаю из машины. Осень обнимает зябким ветром, нагло залазит под тонкую блузку, едва прикрывающую мое тело. Обнимаю себя руками. Пошатываясь, подхожу к Корфу. Он не смотрит на меня, а я присаживаюсь рядом. Из пальцев вынимаю сигарету, делаю затяжку. Дым расползается в легких, а на губах остается вкус смородины. Мы стоим на длинной аллее, в конце которой виднеется белоколонное здание, полукругом прячущееся среди разлапистых елей. Куда же ты привез меня, Корф?
А он молча стягивает с плеч пальто, накидывает мне на плечи и я кутаюсь в него, задыхаясь от родного запаха. Прикрываю глаза. Слышу, как чиркает зажигалка. Гляжу, как Корф закуривает. Задумчиво смотрит на тлеющую сигарету, а я замечаю букет рыжих подсолнухов на лавочке в нескольких шагах от нас. Робкий ветер теребит их лепестки, норовит растащить букет. И я чувствую, как улыбка касается губ. Перевожу взгляд на Корфа. Он тоже не сводит глаз с букета и улыбается мрачно, будто сотворил нечто ужасное. Озноб охватывает тело.
— Крис, – зову тихо, а он вздрагивает, будто я его ударила. Закусываю губу.
— Мы стояли на светофоре, и я увидел их в витрине цветочного магазина. Не смог удержаться, – усмехается, делая затяжку и выдыхая клубок дыма.
— Я помню, – осторожно заговариваю, тщательно пряча за воспоминаниями дрожь и страх, – твои первые подсолнухи.
И слова сами сплетаются в картинку прошлого…
…Он приехал среди рабочего дня: взъерошенный, озабоченный. Вломился в кабинет, бросив моей клиентке, что у него вопрос жизни и смерти, вытащил меня из-за стола, за руку вытянул из салона и усадил в новенький джип.
— И что это значит? – спросила, когда Корф плюхнулся на водительское сидение.
— Я соскучился, – ответил, довольный собой.
Я лишь раскрыла рот от удивления, но так ничего и не произнесла. Да и что я могла сказать, если сама скучала до одури. Каждый день, каждый час, каждую минуту, что мы проводили не вместе. Я ловила себя на мысли, что жду его звонка или прихода. Что вот он появится на моем пороге и я забуду обо всем. И он приходил. И я забывала. А утром снова тосковала по его рукам, губам, его нежности и неистовой страсти. Я растворялась в нем и ощущала себя непозволительно счастливой. Разве что…
— А я подумала, ты решил меня замуж позвать, – и сощурилась, выжидая. — Даже машинку приобрел…семейную такую, – и демонстративно погладила светлую кожу салона.
— А пойдешь? – спросил, выворачивая руль на повороте. — Замуж? – и глянул весело. И в серых глазах его сияло солнце. Я аж засмотрелась и расплылась в улыбке.
— А если соглашусь? – поддерживая его игривость, продолжала играть в нашу давнюю игру. — Неужели женишься?
— А ты проверь, – подначивал он. — Одно простое слово из двух букв. Это же так просто, Печенька.
Я смотрела во все глаза. Помнится, тринадцать лет назад он не был так настойчив. Что же с ним стряслось сегодня? Не заболел часом? Коснулась ладонью его лба – горячий.
— Я так и думала, – покачала головой в ответ на его вопросительно изогнутую бровь, – перегрелся. И мозги наверняка закипели, – нахмурилась. – То-то я гляжу, что с тобой не все в порядке. Ухойдокали тебя в твоем офисе, месье миллионер.
А он взорвался хохотом. Даже машину остановил. Долго смеялся, запрокинув голову. А потом враз посерьезнел: и глаза его потемнели, а рыжая окантовка померкла.
— Это значит: нет? – и в голосе его прозвучала обида. Или показалось?
— Нет, Корф, – и даже головой покачала для убедительности. Только кого больше пыталась убедить сама не знала. — Тебе нужна хорошая девочка, неиспорченная.
— Ууу, – протянул с присвистом, завел машину. — А ты, следовательно, попорченная уже, да?
Даже не представляешь, насколько. А как узнаешь – ужаснешься. Но ты никогда не узнаешь, а я никогда не выйду за тебя замуж.
Но вместо этих слов - я промолчала.
— Ну что ж, плохая девочка, – вздохнул, уводя тему в другое русло. Я выдохнула. — Облагородить вряд ли смогу, а вот развратить, – и подмигнул, – это запросто. Это я люблю, – и облизнулся, как кот, слопавший миску сметаны. Теперь смеялась я.
— Я надеюсь, на разврат-то ты согласна? – и глянул так, что щеки вспыхнули. А тело отозвалось мучительным желанием.
— Разврат с тобой? – закусила губу и придвинулась ближе, опаляя его шею своим дыханием, ощущая, как он напрягся и как усилился запах смородины. — Это я люблю.
А он обхватил затылок, слегка запрокинув голову. Другую руку положил на шею. Прочертил линию вдоль пульсирующей жилки, вверх, большим пальцем коснулся губ. Обвел контуры обеих и надавил на нижнюю, заставляя приоткрыть их, впустить его. Дыхание сбилось, и тело стало податливым и остро чувствующим каждое прикосновение. Я жадно глотнула воздуха, обхватила его палец губами, языком коснулась подушечки. Корф рыкнул, пожирая меня голодным взглядом и проталкивая палец глубже. И я подчинилась, посасывая его.
