— Почему ты, Егор?
— Взгляни, — предлагает он, кивая на конверт. — И расскажи, с тобой ничего не происходило в последние несколько дней?
— Твой друг решил, что я его собственность. Унизил меня, — «а я отплатила ему его же монетой», добавляет Катя мысленно. — Этого достаточно?
— Катя, ты умная и красивая женщина. Но сейчас в тебе говорят эмоции…
— В психологи заделался? Тебе это не идет, Плахотский, — она качает головой и все-таки берет конверт. Толстоват для денежной благодарности. Или Корф так дорого ее оценил? Заглядывает внутрь. Фотографии? Катя озадаченно смотрит на Егора. Тот молчит, предлагая самой найти ответы. Фотографий много. И на всех она. Кафе, театр, клуб. Разные люди, разные мужчины и она везде. Боль скользит по венам горьким ядом, выбивает дыхание. Фотографии выскальзывают из пальцев, рассыпаются по влажной брусчатке, подхватываются ветром. Катя безучастно смотрит на яркие картинки, запечатлевшие отрезки ее жизни. Жизни без Корфа. Он где-то за кадром. Там, где нет места искренним чувствам. Там, где осталась свистящая ветром скорость и ярость в стальном взгляде. Там, где ей казалось, что она снова научилась любить.
— Неужели Корфу нечем…
— Крис не следил за тобой, — перебивает Егор.
— А кто? – спрашиваю, и дрожь сводит позвоночник.
— Я думал, ты подскажешь…
Подсказать? И на мгновение появляется желание рассказать Егору о записке и прошлом, которое вернулось. О том, что мне страшно. Впервые за столько лет страшно ошибиться и потерять все. Снова потерять Корфа. На мгновение остро захотелось, чтобы хоть кто-то знал, что сейчас творится в моей душе. Как тяжело принимать решения и делать каждый шаг. Как по минному полю. Всего на мгновение. Потому что спустя пару ударов сердца я понимаю: он не станет присылать фотографии Корфу. Даже если следит – никто его не увидит. Я уверена: он уже все знает обо мне. И теперь выжидает. Он придет за мной – даже не сомневаюсь. И никто не спасет, потому что от него нельзя спастись. Никто не поможет, потому что я никому не нужна. Потому что тот, кому принадлежит сердце – не хочет, чтобы я его любила.
— Катя…
— Извини, Егор, но мне нужно идти.
И не дожидаясь, пока Плахотский решит меня остановить, ухожу. Прячусь в салоне за фальшивой улыбкой, встречающей новую клиентку. Но неспешная беседа не помогает забыться. Боль противно тянет прочь из душного салона в прохладу осени. И я сбегаю, сбросив дела на ассистентку. Ветер радостно обнимает за талию, скользит холодом под распахнутым пальто, подталкивает вперед, будто приглашает. Хохочу, запахивая пальто. Принимаю приглашение. Из кармана выуживаю телефон, набираю номер.
— Зацепина, привет, – одноклассница звонко отвечает, радуясь моему звонку, как девчонка. А ведь в школе мы никогда не дружили. Время меняет людей, наверное.
— Ямпольская, какими судьбами? – и ни тени наигранности или недовольства, только искреннее непонимание. Сколько мы не виделись? Много. Почти что целую жизнь. Не мою.
— Лизка, хочу расслабиться, – выдыхаю, остановившись напротив своей машины.
— Напиться, что ли, не с кем? – язвит Зацепина.
— Я хочу танцевать, Лиз. Можно?
— Когда будешь? – уже деловым тоном спрашивает бизнес-леди.
— Часа через два домчу, – улыбаюсь, плюхаясь в водительское кресло, завожу мотор.
— Я жду, – короткий ответ, – если не передумаешь.
Не передумаю, потому что не вижу другого выхода стряхнуть с себя выворачивающие наизнанку воспоминания. Выдрать сжигающую нутро боль.
И дорога сама стелется под колесами моей машинки, торопит, возвращает в город детства. Город разросся высотками и сложенными из сплошного стекла офисными центрами, заматерел торговыми центрами и пестрыми клубами, заковался в бетонную броню, потеснив некогда роскошные парки и зеленые аллеи. И я чувствую себя инопланетянкой в некогда родном городе.
Усмехаюсь, сворачиваю с трассы на центральную улицу. Нужное мне место расположено в самом сердце города. Паркуюсь и взбегаю по ступенькам, мельком отмечая название, прописанное яркими витиеватыми буквами: «Инь-Ян». А раньше здесь алела: «Роза любви», – и все невольно сравнивали этот стрип-клуб с кварталом красных фонарей Амстердама.
Любопытно, сколько изменилось с тех пор?
Охранник встречает приветливо, помогает снять пальто, жестом приглашает в кабинет директора. Отрицательно качаю головой. Я приехала сюда не для досужей болтовни с одноклассницей.
— Ди-джей на месте? — охранник растерянно кивает. Отлично. На ходу сбрасываю сапоги, пересекаю зал с вип-столиками и круглой сценой. Ди-джея, молодого парня в майке и джинсах, нахожу за пультом за кулисами. Здесь не клуб для молодежи и ди-джей лишь дарит музыкальное сопровождение танцовщицам. Сегодня – мне. До открытия клуба еще пара часов, мне хватит.
— Я на танцпол, – улыбаюсь немного растерявшемуся ди-джею. — Музыку сообразишь?
— Что-то конкретное? – голос у него совсем не юношеский, низкий, бархатистый. Должно быть, девчонки от него просто млеют. Качаю головой.
— Просто, чтобы я забыла обо всем. Сможешь?
— Легко, – и возвращается к пульту, а я – на подиум.
Круглый подиум расчерчен символом Инь и Ян, в самом центре круга – пилон. Но сегодня я обойдусь без него. Сегодня – я не звезда подиума, не мегасексуальная стриптизерша, одна из популярных в «Крейзи-меню», а просто девушка с улицы.
И гаснет свет, разделяя сцену на черное и белое. Разделяя мою душу. Закрываю глаза.
Нежная мелодия рождается из-под потолка, струится, лаская и журча, как река с ее водоворотами и всплесками. А потом застывает на одной ноте, и я замираю, прислушиваясь к биению сердца, к боли, что растекается по венам горьким ядом. Сегодня я заставлю ее разбиться к чертовой матери! И будто в унисон где-то из глубины зала льются низкие звуки, печальные они как будто рвутся изнутри меня, увлекая за собой в непрерывном токе движений. А под ногами стелется туман, укрывая светлую половину подиума серебристой тканью. И вместе с туманом по залу растекается тихая музыка, словно солнечный летний день. И легкий ветер раздувает волосы, втирая в кожу неистовый запах свободы и гул ветра и мотора. И боль бьет под дых, а музыка вдруг взмывает вверх, разрастается, накаляясь до грозной и безумной. И я шагаю во тьму, прячусь от взрывающих мозг воспоминаний, адреналином выжигая яд из крови.
Шаг, пируэт, выпад. Короткая остановка. И…столкновение со светом, как с хищником на арене. И я забываю, как дышать, остаются только рваные движения и борьба с невидимым противником, как эхо давнего прошлого. И свет побеждает, а музыка стихает, и я открываю глаза, спиной упершись в прохладный пилон. И ядовитую боль затапливает кристально-чистый восторг. И улыбка растягивает губы.
— Это… – женский голос выдергивает из танца, который все еще живет внутри яростным пламенем. — Ямпольская, ты ненормальная, – Зацепина глазеет на меня широко распахнутыми то ли от ужаса, то ли от восхищения глазами.
