— Что? — надреснутым голосом.
— А все: с кем была, где, что пила, ела и какой дрянью все это зажевывала.
— Перетопчешься, — выдыхает зло.
— Ладно, сам выясню.
— Удачи.
И до самой квартиры больше не говорит ни слова, только тихо сопит ему в плечо. А он тормошит потихоньку, чтобы не спала. Нельзя. Она что-то мычит в ответ, хоть глаз и не открывает. Ну хоть как-то реагирует, уже хорошо.
Когда он добирается до квартиры – она уже белее мела, а губы синие.
— Твою мать! — рявкает Игорь, усаживая ее на полу прямо в коридоре. Хлопает по щекам. — Не спать! Кому сказал! Давай, Маша! Что пила?! Ну же!
— Отвали, а, — морщится она и на бок заваливается. Игорь подхватывает ее. Встряхивает. — Не помню я…
— Коньяк? Водку? Коктейли какие?
Она только кивает. Твою ж бабушку! Да с таким набором алкоголя, даже аспирин убьет. Игорь спиной прислоняет ее к стене, а сам двигает на кухню. Лезет в ящик с лекарствами. В чайник высыпает хренову тучу белого порошка, делает раствор. Возвращается к Марусе. Она дышит рвано. Игорь садится на корточки рядом, хлопает ее по щекам. Она вздрагивает, открывает мутные глаза.
— Ты кто? — одними губами.
— Конь в пальто, — огрызается Игорь. Обхватывает ее затылок, притягивает к себе, а к ее губам подносит «носик» чайника.
— Давай, красотулечка, пей. Ну же.
Она мотает головой, отпихивает его руку.
— Не хочу. Домой хочу.
— Дома, дома ты уже, девочка моя. Все хорошо. Выпей, ну же. Давай, будь хорошей девочкой, Марусечка.
— Мне плохо, Игорь, — выдыхает. Узнала, совсем прекрасно.
— Вот и пей. Это лекарство. Сразу полегчает. Пей, пожалуйста. Давай.
Придерживает ее голову. Маруся пьет. Захлебываясь, выпивает пару стаканов. А в нее бы литра два влить. Но и то хорошо.
Подхватывает ее на руки и несет в ванную. Ее снова тошнит. Игорь придерживает ее. А волосы-то короткие совсем, только челка постоянно на глаза падает. Ее-то Игорь и заправляет на макушку. Еще и выбелила зачем-то. А в переулке и не увидел, что блондинка. В переулке вообще ничего не видел, кроме нее: перепуганной и едва живой.
Ее рвет долго и мучительно. Слезы струятся по щекам. Игорь умывает ее, протягивает полотенце и снова дает раствор. Она выпивает еще пару стаканов. А потом он раздевает ее. Ткань трещит под его пальцами. Хотел аккуратно, но ведь сдохнуть можно, пока ее разденешь! Рвет к черту. Она не сопротивляется. Безвольная. Кукла.
Игорь заталкивает ее в душ, врубает холодную воду. Тугие струи сразу приводят Марусю в чувства. Она встряхивается, начинает дрожать. Скулит, что ей холодно, просит отпустить ее, но Игорь не слушает. Сам стоит с ней в ледяном душе, пока выдерживает. Потом растирает ее до красна, переодевает в чистую, теплую и свою одежду, заворачивает в теплое одеяло. Усаживает на кровать. Отпаивает лекарствами и крепким чаем. Жаль, кофе нет, но бежать за ним он не будет.
— Не спать! — рявкает, когда она заваливается на бок, отключаясь.
Рано еще. Должна начать связно мыслить, разговаривать. И он задает ей кучу вопросов. Требует повторить первую пришедшую на ум скороговорку. И лишь когда она повторяет – расслабляется. Теперь можно и отдохнуть.
Маруся засыпает быстро, едва голова касается подушки. А вот Игорю совсем не до сна. Укутывает девушку в одеяло, как в кокон, и выходит из спальни. На кухне заваривает себе чай и набирает номер брата.
— Не разбудил? — глупый вопрос, конечно, учитывая, что на часах давно за полночь, но другого в голову не приходит.
— Нет, я все еще сплю, — бурчит в трубку брат. — Что случилось? — уже серьезнее.
— Нужна твоя помощь, — Игорь усаживается на подоконник, отпивает обжигающий чай. — У меня девушка траванулась. Что делать?
— Чем? — задает вопросы Димыч. — Когда? Где?
— Синтетическую дрянь какую-то запила нехилой дозой алкоголя. Вечером, часа два-три назад. Ну я ей желудок промыл. Она вроде в сознание пришла, разговаривать стала внятно. Сейчас спит.
— В больницу ее надо, супермен хренов. Или ты всех обиженных и обездоленных привечаешь? — не сдерживает сарказма братец. — Или может вы вдвоем?
— Охренел, что ли?! — злится Игорь. — Маруся это.
— Тогда это все объясняет, — констатирует Димыч. — Жди, через двадцать минут буду.
Глава 2.
2.
Июнь — март.
Димыч точен, что часы. И сразу с порога раздает приказы: что принести, куда поставить и вообще не мешать ему работать. Игорь и не мешает, только из спальни упрямо не уходит. Наблюдает, как брат осторожно будит Марусю. Та спросонья пугается, но Димыч как-то уж быстро ее успокаивает. Игорь видит, как она расслабляется, ложится на спину. Димыч задает вопросы, а она не помнит ничерта, вернее наркотиков не помнит. А то, что пила – да. И много. Даже умудряется названия напитков перечислить. Игорь приходит в ужас. Как она кони не двинула при таком коктейле?
— Повод был? — ненавязчиво выспрашивает Димыч. Ему бы в следователи, а не в медики. Сам распаковывает ампулы, флакончики приматывает скотчем к раздобытой Игорем швабре, ту фиксирует между стульями.
— Замуж выхожу, — бросает зло. Игорь усмехается. Димыч же откровенно веселится.
— О, это, безусловно, повод напиться вдрызг, — болтает, но дело делает и Марусю уже к капельнице подключил.
А Игорь не сводит с нее глаз и подмечает все новые детали: на правом запястье черные птички, а на левой руке цветет черная роза, расписав кожу от плеча до локтя; на тонких пальцах нет колец, а на шее – красный след от цепочки. Игорь задумчиво выходит из спальни. Он не помнит цепочки на Марусе. Да он вообще ничего не помнит, кроме злости. В ванной перетряхивает ее одежду. Что-то звякает о кафель. Приседает на корточки, а потом и вовсе садится на пол, затылком прислонившись к дверному косяку.
Серебряная цепочка хитрого плетения порвана аккурат в замочке. Им порвана, когда он стягивал с нее шмотки. А на широкой ладони поблескивает серебряная кошка и золотой ободок кольца с голубоватым камнем. Игорь сжимает цепочку в кулаке, ощущая, как откатившая было боль возвращается, с упованием вгрызаясь туда, где по уверениям врачей билось его сердце.
Игорь никогда не считал себя трусом, но в тот мартовский вечер он боялся до дрожи в коленях. Стоял напротив ее дома и любовался вечерним Мюнхеном, чтобы хоть немного утихомирить разрывающее грудную клетку сердце. Множество огней пестрых витрин и загорающихся фонарей отражалось на мокром асфальте, серебряные нити дождя лениво опадали из черного бархатного неба и прохожие торопливо прятались под куполами зонтов. А он стоял под дождем, не сводя глаз с темных окон на третьем этаже. Он знал, что Маруся дома. Знал, что сегодня им никто не помешает. И глубоко вдохнув, на выдохе шагнул в подъезд, сжимая в кармане ключи. А на пороге его встретила перепуганная Маруся с битой в руке. Он увернулся в последний момент и тяжелый удар пришелся по стене, выбив кусок краски.
