И каково же его удивление, когда он, чуть дыша выбравшись от Маруси, открывает входную дверь и видит перед собой дрожащую белокурую девушку в коротком васильковом платье.
— Полина? — выдыхает изумленно и рывком втягивает девушку в квартиру, чтобы через пять минут отпаивать обжигающим кофе с коньяком, пережидая ее тихую истерику.
— Паулина, — тихо произносит девчонка, когда Игорь уже начал думать, что она так и отмолчится. А его неустанно тянет в спальню, к своей девочке. И желание сбежать, запереться на все замки и нырнуть под одеяло, прижаться к горячему телу, жжет пятки. И Игорю стоит огромных усилий, чтобы не плюнуть на все и не сделать, как хочется. Тем более что он уже давно так не поступал. Посмотрев на сжавшуюся в комок девчонку, так не похожую на ту оторву, что сносила башню его другу, тяжело выдыхает, почесав затылок и выгоняя непрошеные мысли из головы. Ненадолго, пока не разберется, что эту красотку привело к нему посреди ночи, да еще одну. И куда только профессор смотрит?
— Ну если это тебе так важно, Паулина, — с легким сарказмом. — Может, наконец, объяснишь, что случилось?
Она смотрит на него заплаканными глазами, в которых столько отчаяния и черной вязкой боли, и колючее предчувствие толкает в спину. Все внутри холодеет, когда он вдруг понимает, что Полька может находиться здесь только по одной причине: с профессором что-то случилось.
— Что? — неожиданно хрипло, балансируя на грани: он не перенесет еще одной потери. Не сейчас, когда он только собрал себя по кускам. Только не сейчас. И прикрывает глаза, спрашивая с надеждой, что ему померещилось и предчувствие обмануло: — Что с Тимом?
— Он меня бросил, — тихо всхлипнув, шепчет девчонка.
Игорь смотрит ошарашено. И то холодное, липкое, что успело связать его по рукам и ногам, медленно расслабляет свои путы.
— Бросил, — повторяет девчонка. — Просто развернулся и уехал в ночь. А я…я сказала, чтобы он больше не возвращался, раз ему гонки важнее меня. Раз ему плевать на себя и…меня. Искала, его искала. Нашла, — горькая усмешка трогает ее тонкие губы. — Лучше бы не находила. Нет, я понимаю. Не пара я ему, вот только люблю его. И ребенок…и…я не знаю, что мне делать. Совсем не знаю, — и снова утыкается в чашку.
— Твою мать, Полина, — зло, едва сдерживая подкравшуюся ярость. — Ты поплакаться ко мне пришла среди ночи? Я не твоя подружка, Полина! Я, черт, — устало садится на стул. Облегчение укрывает теплой волной. Ничего не случилось и самые близкие люди живы. Главное, живы. С остальным он разберется.
— А подружка тоже меня бросила, — вдруг произносит со смешком. Нет, кажется, она решила сегодня его добить.
— Тоже уехала в ночь? — подтрунивает Игорь.
Но Полина лишь пожимает плечами.
— Может быть. У нее жених француз, — вздыхает. — Гроза только и понимает меня.
А Игорь замирает, вслушиваясь в каждое случайно оброненное девчонкой слово.
— Я вообще-то к ней и приехала. У нее девичник сегодня…был. А я не поехала. И вот…думала, она уже дома. А ее нет. И телефон не отвечает. А потом я вспомнила, что ты живешь в соседнем подъезде, вот и…
Вот это да! Улыбается, затылком упершись в стену. Вот так повороты судьбы. Он купил эту квартиру четыре месяца назад, когда понял, что вернуться в свою – нет никаких сил. Ходить каждый день мимо Маруськиной квартиры, через лестничную клетку, где они познакомились, было невыносимо. Садомазохизмом попахивало. Сначала он подумывал выкупить ее квартиру, но не смог. Переступить порог не смог, присел на корточки в дверях, положил ключи на пол коридора и ушел, захлопнув за собой двери. А теперь они снова соседи. Только теперь Марусю притянуло к нему. Похоже, не отвертеться им друг от друга, как бы она ни старалась. Теперь-то уж точно. Теперь она от него не сбежит. Он не отпустит. Черта с два! Она его! И никакой француз ему не помеха.
— Игорь… — тихий шепот. Переводит взгляд на поникшую девчонку, подрагивающую то ли от холода, то ли от беспокойства. И ее слова эхом проносятся в голове: «И ребенок…и…я не знаю, что делать…»
— Зашибись вы и придурки, — качает головой, не понимая, как его рассудительный друг мог вот так запросто оставить девчонку беременную среди ночи. А она тоже хороша! Одна! Беременная! Среди ночи перлась к нему через весь город. И что-то подсказывает Игорю, что о такси девчонка вряд ли вспомнила.
Резко встает, отдергивает занавеску и всматривается в сереющую улицу. Так и есть: зеленый «Кавасаки» брошен в тени липы. Идиотка, вот ей-богу. Была бы его – ноги вырвал. А так… Не обращая внимания на притихшую Полину-Паулину топает в спальню. В недрах шкафа отрывает чистые шорты и футболку, прихватывает полотенце и возвращается на кухню. Девчонка так и сидит, вперившись в пустую чашку: сгорбилась, словно подвоха ожидает. Или, как минимум, удара в спину. Зло выдохнув, шмякает стопку шмоток на столешницу. Полина дергается как от удара, вскидывает голову, впившись в него злым и недоуменным взглядом.
— Значит так. Ты сейчас в душ, переоденешься. Еда в холодильнике. Лекарства в спальне на тумбочке. Пациентка там же.
— П-пациентка? — дрожащим голосом.
Так и знал, что замерзла, безмозглая. А нечего в летнем платьице на байке рассекать. Пусть и июнь на дворе.
— Ключи, — протягивает раскрытую ладонь.
— В…там… — машет рукой за окно. Игорь матерится тихо. Точно без тормозов и не в адеквате, раз даже ключи от своей любимой игрушки бросила в зажигании. Наскучило играться? Жизнь доконала?
— Что же с вами так сложно? — выдыхает Игорь, совсем не ожидая ответа.
— Зато с вами легко: трахнул и адьё, поминай, как звали, — неожиданно зло отвечает Полина, сузив свои невообразимые синие глазищи. — Романтика!
Препираться желания нет, как и доказывать что-то. Не поймет ведь, маленькая еще. Ему бы со своей разобраться. Пусть только очухается сперва – он ей всыплет по первое число. Вздумала бегать от него. Махнув рукой, Игорь стягивает с вешалки куртку – рассветное время всегда холодное, хоть зимой, хоть летом — впрыгивает в кроссовки и уходит, заперев за собой дверь на все замки. Хватит на сегодня побегов.
У спортивного байка цвета скошенной травы Игорь оборачивается на окна своей квартиры, представляя реакцию Полину, когда в спальне она обнаружит свою потерявшуюся подругу. Усмехнувшись, седлает мотоцикл и срывается в рассветные сумерки.
Дорога стелется серым полотном, туман щекочет лицо, не скрытое шлемом. Он никогда не любил мотоциклы, хотя катает с юности. И не садился за руль железного коня чертову тучу лет: с того самого дня, как разбился его лучший друг. И страх скользит меж позвонков, сковывает мышцы, пульсирует в висках, сплетается в тугой узел с горечью воспоминаний. Но сегодня ему нельзя об этом думать, иначе сорвется. Иначе снова накроет. Но от прошлого не отмахнуться: одно дает передышку, чтобы тут же оглушить совсем другим, не менее болезненным.
И вот Игорь уже съезжает на набережную, давая волю воспоминаниям, возвращающим в промозглый март Мюнхена.
