— Правда? – и смотрит с надеждой.
— А то! – и плюхаюсь на траву рядом, вынимаю из его рук всю эту химическую дрянь.
— Я так и знал, — хмыкает он и сгребает меня в охапку. – Слушай, — задумчиво протягивает, пятерней взъерошив мой короткий затылок. – А может, тебе вернем природный цвет, а? Я видел твои фотки – ты такая красоточка-брюнеточка.
— И где это ты мои фотки видел? – настораживаюсь я.
— Да так, в журнале одном, — добавляет после недолгой паузы. — А что?
В журнале? И тут же вспоминаю, что несколько месяцев назад действительно была звездой прессы и мои фотки с гадом Федькой не печатал только ленивый. Впрочем, Фил мог их и в сети видеть наверняка. Ладно, что было, то прошло и быльем поросло. А пока нужно ехать дальше. Только теперь веду я, а Фил дрыхнет на заднем сидении почти до самого Амстердама.
На место мы приезжаем поздним вечером, и Фил сразу утягивает меня в номер спать. А утром мы снова едем, на этот раз на огромную взлетную площадку под Амстердамом. Вернее, это громадное зеленое поле, утыканное каплями разноцветных воздушных шаров. И Фил лавирует среди них, попутно здороваясь с кем-то, улыбаясь симпатичным девушкам, пожимая руки брутальным мужчинам в деловых костюмах и странным типам в бейсболках, банданах и рваных джинсах. Он здесь, как рыба в воде. Даже странно, учитывая, что ко всему этому имеет лишь шапочное отношение. А вот Леграна-старшего мы так и не встречаем. И Фил сердится, что придется задержаться. А я не свожу взгляда со своего телефона, дожидаясь звонка отца. Ну почему он не звонит? Аукцион уже прошел, а на официальном сайте нет никаких данных о лотах, о моих лотах. Почему? Неужели не продались? Но тогда так было бы и написано на сайте, тем более что вхожу я туда под своим именем администратора. А тут полная ерунда. Задумавшись, совершенно забываю о Филе. А тот что-то рьяно мне объясняет, а я сути не уловлю никак.
— Мари, — он резко останавливается, и я со всего маху врезаюсь в его широкую грудь.
— Ох, — зажимаю пульсирующий нос. — Фил, ядрена вошь, — ругаюсь сквозь зубы на родном русском. Фил смотрит на меня как на инопланетянку. А я трогаю нос, убеждаясь, что тот цел и не кровит. — В чем дело, Фил? – снова на французском.
— Мне нужно найти отца, а тебе побыть пассажиркой вон того транспорта, — и указывает рукой за свою спину на громадный белый шар с черной кошкой. И что-то екает внутри, и сердце пропускает удар. Не может быть. Вот так совпадение. И рука сама тянется к шее, находит цепочку, на которой звякают золотое кольцо и серебряная кошка.
— Фантастика, — выдыхаю я.
— Да, — протягивает Фил с тоской. — Пилот этого судна один из лучших в мире. Отец мечтает заполучить его себе, но что-то у них не складывается.
— Мало денег предлагает?
— Его не интересуют деньги, — качает головой Фил, — и он не тщеславен. Он просто Бог неба, Мари. И я совершенно не понимаю, зачем отец хочет, чтобы переговоры вел я. Понимаешь, — Фил закусывает губу, ерошит волосы, переминается с ноги на ногу – верные признаки нервозности, — отец не знает, что я боюсь высоты.
Я смотрю во все глаза, начиная понимать, к чему клонит мой новоиспеченный жених. И страх скользит по позвоночнику, скручивает внутренности, выхолаживает кровь.
— А мне нужно понять, что в этом парне такого особенного, что отец изводится столько лет. А я…в общем, мне не на кого больше рассчитывать. Мари?
Я перевожу взгляд с громадной черной кошки на куполе шара на Фила, молящего меня о помощи, и киваю.
— Как здорово, Мари! — улыбается он широкой белозубой улыбкой и звонко чмокает в щеку.
А я вдруг понимаю, что сегодня непременно умру там, в небе. Или закачу некрасивую истерику и опозорю Фила. Нет, надо срочно сказать Филу, что я тоже боюсь высоты.
Но он опережает меня, остановившись возле огромной гондолы шара-убийцы. А как еще назвать это творение, непонятно каким образом парящее в небе и совершенно не подчиняющееся воле человека. Куда дунет ветер, туда и полетим. Хоть над трассой, хоть на острые пики гор, хоть в разломы ущелий – и разобьемся к чертовой матери. Я вцепляюсь в ладонь Фила, ощущая, как противная дрожь расползается по телу. Но Фил ничего не замечает, знакомя меня с экипажем этого монстра. И кошка на его куполе уже не кажется красивой и знакомой – она страшна и ее зеленые глазищи выжигают внутри дыру. Но я упрямо держусь на ногах, киваю и даже улыбаюсь, хотя лица размываются. И даже сколько человек летит вместе со мной – я не знаю. Ничего не знаю. И папа не звонит. Почему папа не звонит? Может, он сумел бы меня успокоить. Но он не звонит и его телефон недоступен. Недоступен.
Я прихожу в себя от тонкого запаха мужского парфюма, такого знакомого, что невольно встряхиваюсь, открываю глаза, а ведь даже не помню, когда успела зажмуриться, и обнаруживая себя сидящей в углу, прижав колени к груди. Страх по-прежнему не отпускает из своих острых щупалец, разносится по венам вместо крови, но я уже могу дышать и не запугивать саму себя собственными необоснованными опасениями. Я ведь даже не знаю, как управляется эта штука. Может, все не так страшно, кто знает. А еще с осознанием самой себя приходит облегчение, что на меня никто не обращает внимания. Все люди заняты собой или друг другом. Некоторые, видимо, члены команды – тихо переговариваются между собой какими-то непонятными мне терминами, что-то настраивают и старательно не смотрят в мою сторону, как будто избегают. И вот тут я, наконец, соображаю, что рядом со мной кто-то сидит. И его бедро, затянутое джинсой, касается моего, а прикосновение плеча обжигает кожу даже через ткань моей куртки. И запах…запах того, кто сидит рядом, тревожит и будоражит. Смешивается со страхом, рождая дикую смесь эмоций. Я медленно поворачиваю голову в сторону моего попутчика и не верю собственным глазам. Сердце срывается в галоп и с разгону врезается в ребра, больно, надрывая дыхание, воруя застрявший в горле вскрик. Зажав рот трясущейся рукой, смотрю на заросший щетиной профиль того, кто снился мне ночами, не отпуская, не давая и шанса, чтобы забыть.
— Я не знал, что ты боишься высоты, — тихо, почти шепотом, говорит Игорь, но я слышу его так, словно он орет во все горло. И слабо улыбнувшись, ловит мой растревоженный взгляд: — Добро пожаловать ко мне на борт, Маруся.
На борт? К нему? Это значит…Нет, не может быть. Фил не мог знать. Или мог? Если мог, тогда он последняя скотина. Такой подлости я от него не ожидала. А если нет – мог хотя бы имя назвать своего Бога неба, блин. Уронив голову в ладони, протяжно выдыхаю. Ну что за дрянь эта судьба? Почему нельзя просто оставить меня в покое? Почему нельзя дать жить спокойно и не сталкивать постоянно с тем, кого я пытаюсь забыть?
— Маруся, — взволнованный голос совсем близко, легкое касание за плечо, — если тебе плохо, мы можем сесть. Слышишь меня?
Плохо? О нет, я не доставлю ему такого удовольствия. Поднимаю на него уставший взгляд.
