… — Что значит: жить у тебя? — удивление распирает меня, как гелий воздушный шарик. Вот-вот лопну.
— Только то, что я сказал, — совершенно невозмутимый и наглый. Так бы и треснула чем-нибудь. Жаль под рукой только посуда. А подушки — это из другой оперы.
— Я не глухая, Марк. А вот у тебя, похоже, проблемы со слухом, — говорю, медленно и уверенно закипая от злости. Вот и предложила мужику «подружить». Идиотка. Давно ведь усвоила, что мужик не может дружить с женщиной, потому что один из них уже давно отымел второго во всех позах. Меня такие фантазии не посещали, потому что мое тело отзывается только на одного мужика. И это что-то странное и запредельное. То, чего никогда не было в моей жизни. Или я просто не помню?
А вот судя по предложению Марка и его лукавому взгляду из-под упавшей на глаза челки — в его больном мозгу как раз и блуждают такие мысли.
— Ты смешная, — вдруг улыбается он. И почему у меня ощущение, что он раскусил мои мысли? — Мое предложение, Кира, подразумевает лишь крышу над головой. Никакого секса. За этим к Климу.
Тело вспыхивает от одного только имени. А пальцы вдруг сами тянутся к рисунку на предплечье. Марк прослеживает мое движение, перехватывает руку и так же, как и Клим, закатывает рукав халата. Подушечкой большого пальца касается завитушки татуировки: две буквы «К», сплетенные незабудкой.
Поднимает на меня совершенно невероятный взгляд, сияющий таким неподдельным счастьем, что я невольно пячусь, пока не упираюсь спиной в бильце дивана.
— Что ты помнишь о себе, Кира?
— Не надо, Марк. Мы, кажется, уже все обсудили.
— Что ты помнишь о себе, Кира? До момента катастрофы.
Хмурюсь, растерянная его осведомленностью.
— Ты публичная личность, Кира Леманн. О тебе не знает только ленивый или человек, далекий от шоу-бизнеса. Я никогда не интересовался этой помойкой, но у меня есть связи, Кира. Мне понадобилось всего полчаса времени и один звонок.
Холод пересчитывает позвонки ледяными пальцами. Этот Марк…он совсем другой: злой, жесткий. Такой если поймает в ловушку — не отпустит. А я сейчас, похоже, в самой настоящей западне. Проклятье! Как же интуиция меня так подвела? Что пошло не так в этом времяисчислении? Почему со мной? И что будет с Димкой?
— Я знаю, что ты летела тем же рейсом, Кира.
— И что? — вопрос дается непросто. Горло сковал страх. Иррациональный. Как тогда, десять лет назад.
— Ты выжила. Ничего не помнишь. И у тебя такая же татуировка, как у…
— Все! Хватит!
Резко вскакиваю. Нервы звенят напряжением. Трещат, лопаются. Еще немного и скачусь в истерику. Выдыхаю, стискивая кулаки.
— Мне нужно уйти, — говорю, выверяя каждое слово. Никогда. Никогда со мной не было таких срывов. С того самого дня, как я пришла в себя. В пустой палате. С забинтованным лицом. С той минуты, как застыла перед зеркалом, сняв повязку. Одна. Без лица и прошлого.
— Я могу помочь тебе вспомнить, Кира, — Марк не шевелится и в его голосе сейчас только тепло.
Качаю головой. А кто сказал, что я хочу вспоминать? Пыталась однажды и на полгода загремела в психушку, пока не пришел Мэт. Он вытащил меня и Димку. Он…
— Просто дай мне уйти. Пожалуйста.
— Одежда в ванной, — неожиданно легко соглашается Марк. Я одеваюсь наспех, на автомате. В голове — сумбур. А в сердце…в сердце ураган, грозящий разрушить до основания мой привычный мир. Хочу ли я этого? Я не знаю.
Выбираюсь из ванной и натыкаюсь на Марка. Он протягивает мне визитку.
Беру ее осторожно: мягкий прямоугольник с белыми буквами на черном фоне. Марк Котов, психолог. И номер телефона.
Психолог, надо же.
— Я могу тебе помочь, Кира, — повторяет он. Ну да. Знаю я такую помощь.
— Хочешь покопаться в моей голове, Шут? — не сдерживаю сарказма.
— Хочу найти тебя…
Его последние слова до сих пор в голове. Зудят назойливым комаром. Теребят глупым: а может…
Не может, резко обрываю все глупые надежды. Слишком хорошо помню последствия такой помощи. Вбегаю в подъезд. Не дожидаясь лифта, поднимаюсь на седьмой этаж. В сумочке нахожу ключи, но дверь распахивается сама и на пороге стоит Мэт собственной персоной. Одетый с иголочки, окидывает меня оценивающим взглядом. Хмыкает.
— Шикарно выглядишь, детка, — насмешка сквозит в каждом звуке.
— А ты — нет, — парирую, отодвигая его в сторону.
— Ну как тебе подарочек, детка? Понравилось?
Стягиваю кроссовки, наступая на задники. Тут же избавляюсь от мокрой одежды. Молча вскидываю вверх большой палец.
— Я жажду подробностей, — бросает в спину, когда я шлепаю в ванную. Хрен тебе с маслом, а не подробности.
Но шанс на уединение растворяется, как снег по весне. Мэт снова застывает в пороге, наблюдая, как я избавляюсь от мокрого белья, как вытираюсь полотенцем, просушиваю волосы и надеваю байковую пижаму. Я давно привыкла к его похотливому взгляду, но сейчас это кажется чем-то неправильным. Как будто я предаю…Клима.
Да что за ерунда сегодня творится?
Скручиваю волосы в косу и замираю напротив Мэта, перекрывшего мне рукой проход.
— Я очень устала, Мэт, — выдыхаю устало. Вымотали меня эти эмоциональные качели. Ничего не осталось. Выжата как лимон. — И все еще зла на тебя. Так что будь добр — исчезни.
— Исчезнуть? — понижает голос, чуть подавшись ко мне.
— Ага. Дверь захлопнешь, — и подныриваю ему под руку.
Усталость сделала свое дело: вымотала, стерла напрочь осторожность. Именно поэтому я пропустила момент, когда Мэт вышел из себя.
Инстинкт самосохранения отказал напрочь. Резкий рывок и острая боль, как будто скальп сняли. Жесткие пальцы в волосах. Напротив злые глаза, до краев залитые яростью и похотью. Черт бы тебя побрал, шут проклятый! Выбил из колеи.
