Хотел ее забрать, но Кот не отдал. Снова влез, сукин сын. А неделю назад видео прислал, на котором Кира танцует в его пентхаусе. Танцует, черт бы ее подрал, как танцевала Незабудка в старом гараже пятнадцать лет назад! Но на середине рухнула, как подкошенная, скрутилась от боли, а после едва добрела до ванной. А я сутки провел в сети, выискивая всю информацию о Кире Леманн. Нашел. Либо кто-то очень хорошо постарался и состряпал практически идеальную копию моей Незабудки, либо я полный псих.
Есть только один вариант все выяснить: поймать эту чертовку и вытрясти из нее правду.
И через два дня я снова собираюсь сунуть голову в логово похоти и разврата, на этот раз один. Я точно знаю: она будет там. И никто мне не помешает ее забрать.
В клуб меня везёт Кот, который явился на порог в самый последний момент. И всю дорогу треплется языком, ностальгирует. И меня накрывает не по-детски. Закрываю глаза, откинувшись на спинку сиденья, и вспоминаю, как Незабудка ворвалась в мою жизнь.
…— Клим, это всего лишь школа, — подбадривает Кот, — и потом. Ничего не бывает случайного, все имеет первопричину, — изрекает с умным видом и поправляет свои очки в тонкой оправе. Писк моды. Подарок отца. Носится с ними, как со своим психоанализом. Тоже мне Фрейд, блин. Даже цитирует.
— Да ну их нафиг, эти первопричины, — бросаю раздражённо. Предки решили, что им надо срочно развестись. Мать квартиру купила на другом конце города, меня сорвала со школы. Хорошо хоть не посреди учебного года. Вот только выпускной мне гулять теперь непонятно с кем. Им жить нормально надоело, а я отдувайся. Вот и вся первопричина. — И школа на другом конце города.
— Хорош ныть, Чех, — усмехается Тоха, хлопая меня по плечу. Шиплю от жгучей боли и шлю друга матом. Но Тоха лишь смеётся и идти по указанному адресу не собирается. Наоборот, разваливается на траве, травинку жуёт и лыбится.
— Придурок, — бросаю беззлобно и заглядываю под футболку, проверяя на месте ли повязка. Два дня назад татуху набил, теперь та печет и чешется, зараза.
— Сам такой, — лениво огрызается Тоха. — Не сечешь ничего. Новая школа — это же куча новых девчонок. Никто тебя не знает, ты никого не знаешь. Бери любую.
— Кто о чем, а Тоха о сексе, — фыркаю.
— Кстати, а Вика где? — вклинивается Кот и мы оба смотрим на резко севшего Тоху. Травинку выплевывает. Хмурится. Игривости как не бывало.
— Укатила ваша Вика с богатеньким Буратино, — поднимается на ноги, пинает попавшийся под ноги камень. Руки в карманах, волосы взъерошены и взгляд недобрый. Это что-то новенькое.
— Мы никогда не бываем столь беззащитны, как тогда, когда любим, и никогда так безнадежно несчастны, как тогда, когда теряем объект любви или его любовь, — на одном дыхании выдает Кот. И я только чудом успеваю встать между ним и Тохой, злым до чертиков.
— Тоха, остынь! — рявкаю, когда тот пытается отодвинуть меня с дороги. Шансов у него ноль: я на голову выше и в полтора раза шире. — Я не понял, что за дела? — оборачиваюсь на странно спокойного Кота. Стоит, очочки свои протирает и ухмыляется так, словно это его яблоко по темечку долбануло, а не Ньютона. Того и гляди, поднимет вверх палец и заорет: «Эврика!»
— Втюхался наш Казанова, — смеется Кот, нацепив очки. Вот и «Эврика!» в его исполнении. Ньютон с Фрейдом обзавидуются.
Два и два сложить несложно. Странно, что при этом не четыре выходит, а лажа какая-то.
— В Арсеневу? — смотрю на друга, не пропускающего ни единой юбки, с удивлением, ожидая, что он сейчас заржет в своей манере, покрутит пальцем у виска и все встанет на свои места. Но…
— Полный звиздец, — отвечает Тоха с таким отчаянием в голосе, что мой переезд — просто детский лепет. Пятерней проводит по короткому ёжику темных волоc и падает обратно в траву.
Мы ещё полчаса сидим на пустыре, разговариваем. За нашими спинами ровными рядами стоят высотки, впереди — простирается море, изрезанное скальным берегом.
А мы впервые молчим. Тоха так и не стал рассказывать, когда его угораздило вляпаться в Арсеневу, которая с детского сада «свой парень». А мы с Котом и не выпытываем. Хотя за последним станется устроить допрос с пристрастием, как только я уеду.
При мысли о переезде становится как-то хреново. Не хочу я уезжать, хоть и понимаю, что по-другому не будет. Не брошу я мать. А все остальное…Прав Кот. Это лишь школа, которая всего в часе езды на маршрутке от моих друзей.
После они помогают грузить вещи и провожают напутствиями и похабными шуточками.
Мать всю дорогу молчит. Лишь бросает недовольный взгляд, когда я стягиваю футболку, потому что зудит под лопаткой, сил нет. Качает головой, не одобряя.
Криво улыбаюсь в ответ: поздно меня перевоспитывать уже, почти совершеннолетний.
На место приезжаем минут через сорок. Обычная пятиэтажка с таким же самым обычным двором: белые бордюрчики, лавочки с бабушками у подъезда, палисадник, утыканный детворой, играющей в прятки. Пока грузчики носят мебель, выбираюсь из машины, выставляю у подъезда личные вещи.
Бросаю на землю свою спортивную сумку и шиплю от боли. Каждым нервом чувствую, как отлепляется пластырь. Воспаленная кожа вспыхивает словно ожог. Уже жалею, что снял футболку. Тянусь через плечо, чтобы поправить повязку.
— Не шевелись, я помогу, — голос словно перезвон колокольчиков, а следом мягкое касание к спине, где повязка. Скашиваю взгляд на ту, что вторглась в мое личное пространство. Мелкая совсем, даже до плеча не достает. Сколько в ней? Полтора метра? Худая, нескладная. Совсем девчонка. Я не вижу ее лица, но волосы у нее красивые, черные, стянутые в две тугие косы, и пахнут бомбезно. Чуть наклоняю голову, втягиваю носом цветочный аромат и сталкиваюсь с синими озерами глаз.
И это, как сказал Тоха: полный звиздец, потому что я ни разу в жизни не видел таких ярких глаз. Они настоящие? Нереальные, неземные. Были бы зелеными, сказал бы — ведьма. А так…Незабудка. И глаза у нее словно эти цветы, глубокие, завораживающие.
— Красиво, — она скользит пальчиком по черной вязи узора, оплетающего трицепс. И кожа под ее прикосновением горит огнем. — Ты наш новый сосед? Из пятьдесят седьмой? — щебечет она.
