— Вовсе…ох…нет, просто я хочу что-то особенное, — ерзаю, впуская его в себя, и замираю, наслаждаясь ощущением наполненности.
— И что же хочет, моя маленькая бесстыдница? — прикусывает ушко и толкается в меня медленно, словно боится сделать больно. Всегда боится.
— Татуировку…
Закусываю губу, на мгновение прикрыв глаза от врезавшейся в виски боли, и тут же чувствую его. Запах, тепло, руки. Клим массирует почти невесомо, мягкими движениями прочесывая волосы и поднимаясь к вискам. Снова и снова. Забирает боль вместе с воспоминаниями. И пусть. К черту все! Прошлое, ту девчонку с голосом-колокольчиком и ее Беса. Мне нужен мой.
— Я хочу тебя, Клим, — говорю, пока он творит чудеса своими волшебными руками. — Хочу так сильно, что скоро рехнусь. И если ты сейчас…прямо сейчас не сделаешь хоть что-нибудь, от меня останутся рожки да ножки, — криво усмехаюсь и плотнее сжимаю бедра, между которыми растекается лава. — В конце концов, я твоя жена!
— Я хочу знать, кто… третий?
— Зачем? — кажется, меня накрывает отчаянием, потому что голос подводит, срывается. — Зачем тебе знать, сколько их было?! Десять лет прошло, Клим! — вскакиваю на ноги. — Я другая, ты другой. Мы жили, понимаешь?! И не тебе меня судить.
Он оказывается рядом так быстро, что я не успеваю среагировать, как оказываюсь в крепких руках. Его пальцы, его губы. Они везде. Касаются, мнут, жалят. Это то, что я хотела. Забыться. Утонуть в нем. Вспомнить, как это — принадлежать Климу Чехову.
Он подталкивает меня к кровати.
— Падай, — приказывает.
И я послушно падаю на кровать, чтобы спустя удар сердца быть придавленной мощным телом. Гладить его стальные мышцы, путешествовать по линиям татуировок и дышать, дышать им вместо кислорода. Словно животное втянуть носом его запах, вытесняющий аромат шампуня. Сладкий запах вишни и горького табака.
— Мне нужны все имена, Кира, — шепчет он, горячим дыханием лаская ушко с серёжкой-гвоздиком.
— Зачем? — со стоном.
Кончик языка щекочет ухо, ныряя в каждую впадинку, обрисовывая каждый хрящик. Срывая с губ тихие стоны. Скользит вдоль рвущейся под кожей артерии. Вверх. Замирает совсем близко к моим губам.
— Чтобы кастрировать каждого, кто посмел к тебе прикоснуться, — выдыхает мне в рот и накрывает его своим.
Он целует жадно, наступая и не давая и шанса на передышку. Словно захватывает неприступную крепость, которую можно завоевать только так, покоряя и лаская.
И я отвечаю ему с не меньшим напором, впервые в жизни кайфуя от обычного поцелуя. Играя. Посасывая его язык и сплетаясь в неистовом танце. Кусая губы и слизывая кровь.
— Чувствую себя вампиршей, — облизываюсь, сглатывая солоноватый вкус, шалея от маленьких ранок на его красиво очерченных губах. — Только третьего кастрировать не надо.
Шепчу рвано и кричу, когда он входит в меня одним мощным толчком. Сразу на всю длину, растягивая и заполняя собой без остатка.
— Да, маленькая моя, покричи для меня.
Киваю, сдирая в кровь широкую спину.
— Так почему нельзя? — выходит из меня, чтобы тут же протаранить с новой силой. Выгибаюсь дугой и снова кричу от жгучего удовольствия, спиралью скручивающегося между бедер. Оно растет и ширится с каждым толчком Клима. И я ощущаю, какой он большой и твердый во мне. Каждую вену на его члене чувствую. И сжимаю его так плотно, что он рычит от боли и удовольствия.
А я полностью теряюсь в нем: в его хриплых стонах и мощных толчках, в его руках и губах, которые везде. Каждый клочок кожи горит от его прикосновений. Жар щекочет ступни и скользит вверх по икрам, обнимает бедра в тисках мужских рук. Огненными змейками ныряет во влажную плоть. Сплетается в тугой узел и взрывается мощной шаровой молнией, оставляя на губах немой крик и дорожки слез на висках.
— Все хорошо, любимая, — слышу сквозь шум прибоя в ушах низкий голос. Мягкое прикосновение губ к виску и нежные поглаживания живота. Там до сих пор штормит. Меня потряхивает и мир, сузившийся до одного мужчины, его тихого голоса и невыносимо нежных рук, меня вполне устраивает. И я совершенно точно не хочу расширять горизонты.
Зато хочу распластаться на нем, обняв руками и ногами.
— Так вот значит, как это, — улыбаюсь, щекой чувствуя гулкое «бум-бах» в груди, — быть женщиной Клима Чехова.
— И как же? — пальцы гуляют в ямочках на талии, шагают по позвонкам и запутываются во влажных волосах.
— Словно на вершине мира. Поэтому, пожалуй, третьего кастрировать не будем, — фыркаю, прикусив его сосок. Клим чертыхается и смотрит на меня ошалело. — Уж больно ты вкусный, третий мой.
Глава 17
Неделя. Семь дней, наполненных беспокойством о Димке, ожиданием и журналистами. И семь ночей, четыре из которых стерлись под плотным покрывалом ночной темноты. В такие ночи самые греховные мысли будоражат кровь и становятся реальностью. Мои — не исключение. И я впервые позволила желаниям взять верх. А Клим с легкостью приручил их, словно дикого хищника.
Клим. Мы всё-таки расписались с ним сутки назад, и теперь о нашей свадьбе не говорит разве что немой. Даже странно, что Клим так легко согласился. Мне казалось, что он помешан на идее вернуть свою жену. Вернуть меня прошлую. Но, похоже, я ошиблась.
Клим любил меня каждую ночь. Так трепетно и дико, что я терялась в нем, исчезала, становилась частью его. Кружила в огненном вихре страсти. Одной на двоих. Обнаженная в своих чувствах и желаниях. Не страшась собственных фантазий. Умирая каждую ночь в его руках и воскресая от его нежных поцелуев.
А днем Клим водил меня на свидания. Мы кормили уток на набережной с толпой разношерстных туристов, ели мороженое и гуляли по узким улочкам города. И за все это время Клим ни разу не заговорил о прошлом.
Оно настигало само. Последний раз накануне “росписи”. Мы шли по Морскому бульвару, расцвеченному огнями бутиков и кафешек, болтали обо всяких глупостях, смеялись.
Взгляд зацепился за огромного розового барашка в витрине детского магазина.
— Кира? — Клим остановился на пару шагов впереди, выгнул бровь.
А я не могла оторвать взгляд от игрушки. Положила ладонь на стекло. Боль постучалась в виски, но я смахнула ее, не заострив внимания.
— У меня был такой же, — улыбаюсь, заглядывая в черные глаза-бусины. — Только у него был колокольчик на шее, и я носила его на ключах.
Клим замирает рядом, вполоборота ко мне. Молчит. Я сама оборачиваюсь к нему, растягивая губы в улыбке.
— Ты подарил мне его, — смотрю прямо в улыбающиеся черные глаза.
— Он тебе нравился, — пожимает плечами. — И ты выглядела такой несчастной с температурой и красным носом, — щелкает пальцем по самому кончику. — А я так хотел тебя порадовать. Брелок — всего лишь мелочь.
