Он принимает из моих рук стакан, осушивает залпом. Молча, не сводя взгляда с точки на стене напротив. Следом еще один. И только после третьего рвано выдыхает, растирает ладонью лицо и как-то вдруг сникает.
— Ни один смертный не способен хранить секрет. Если молчат его губы, говорят кончики пальцев; предательство сочится из него сквозь каждую пору, — выдает на одном дыхании.
— О, узнаю старину Фрейда, — хмыкаю, отставляя стакан. — И старого друга, — хлопаю того по плечу. — А теперь выкладывай, что стряслось в твоей гениальной голове?
— Она меня обманула, — ухмыляется. — Обвела вокруг пальца, а я повелся. Просмотрел. Принял ее игру за чистую монету.
Откидываюсь на спинку дивана, позволяя другу выговориться. Сегодня я благодарный слушатель, потому что на разговоры не осталось никаких сил. Только острое желание рвануть домой, где меня ждет моя Незабудка. И фантазия услужливо подкидывает образ хрупкой брюнетки в домашнем платье и белых носках, неизменно встречающей меня в любое время суток. А после нашей брачной ночи две недели назад эти встречи стали особенно жаркими. Как и ее наряды: от прозрачных пеньюаров до кружевного безобразия из лоскутков и ленточек. И только носки оставались бессменным атрибутом. И эти ее носки заводили похлеще ее нарядов. Любить ее в этих носках — просто чумовое наслаждение.
— Ну и кто из нас еще фетишист, — смеется моя несносная девчонка, щеголяя передо мной в одних носках сегодня утром.
А у меня крышу рвало от вида белоснежных носочков на ее маленьких ступнях. И член в штанах моментально принимал боевую готовность.
— Это называется тиклинг, моя маленькая извращенка, — говорю, поймав ее в плен своих рук. Трусь членом о ее упругую попку. Наслаждаясь ее мгновенным откликом и тихим стоном. — Когда кончаешь от щекотки, — и кончиками пальцев по выпуклым ребрам, ниже, кружа в ямке пупка и ныряя между бедер.
— Уммм, — раздвинув ноги, впуская мои пальцы в свой горячий плен. — А как называется желание кончить от моих ножек в носочках? — и снова стон в ответ на мое поглаживание чувствительной точки внутри нее.
— Это называется: секс без тормозов, малышка, — шепчу ей на ушко, языком оглаживая мочку, оставляю влажный след на шее, чуть прикусываю плечо. Отстраняюсь, легко дуя туда, где влажно и белеет след от моих зубов. И ловлю ее оргазм кончиками пальцев…
Выплываю в реальность, когда мне на колени ложится тонкая тетрадь в кожаном переплете.
Смотрю на друга, выгнув бровь. Не нужно озвучивать вопрос, чтобы Кот ответил.
— Кира не внушаема, — заявляет мой всезнающий друг с видом смертника на электрическом стуле. — Мы нашли записи Вики. Она не могла поставить Кире блок, потому что твоя жена не поддается гипнозу.
Вот тебе и дурное предчувствие, мать его за ногу.
Глава 19
Нет, это не то. Кира не может так искусно играть в любовь. Или может? Смотрю на растерянного Кота и не узнаю своего друга. Похоже, весть о том, что Кира ловко может водить нас за нос — подкосила его не на шутку. До сих пор любит? И сам себе отвечаю. А почему, собственно, и нет? Я же до сих пор люблю это невыносимую девчонку. Даже будучи уверенным, что она мертва — я не переставал ее любить. И никогда не скрывал этого. И Кот всегда дорожил ею и порой знал то, в чем она никогда бы не призналась мне. И это их доверие меня всегда злило. У них словно существовал какой-то отдельный мир, где никому не было места. Ни мне, ни жене Кота. Пожалуй, только его пацану.
— Ты ее любишь? — неожиданно сипло.
Кот поднимает на меня странный взгляд и пожимает плечами.
— Конечно, люблю. Она давно стала мне сестрой, ты же знаешь.
Усмехаюсь. Нет, я никогда не знал. Ревновал дико, да. И убить был готов за один взгляд на нее. Выколоть глаза каждому, чтоб не смотрели, потому что — моя. Даже лучшему другу.
Однажды поймав меня на ревности, она взяла меня под руку и заявила абсолютно серьезно, что ей никто не нужен и замуж она обязательно пойдет только за меня. Сразу, как позову. И не обманула.
— Да ладно? — Кот выгибает бровь, не веря. — Брось, Бес, она же влюблена в тебя была, как кошка, с самой первой встречи. Ревела ночами, когда ты отжигал с очередной красоткой. И все искала в себе недостатки. У меня выспрашивала, как тебя завоевать.
— И как? Научил?
— Еще как, — улыбается друг. — Ты вон до сих пор меня к ней ревнуешь.
И тут до меня доходит, о чем Кот толкует. А ведь и правда. Ревную. А как не ревновать, если она все всегда посвящала Коту? Даже танцы. Всегда только ему.
Так и говорила: «Моему невыносимому К.» Потому что только Кира никогда не называла нас по именам. Всегда: Кот и Бес. А Тохе вообще она прозвище придумала. Тот в студенчестве плаванием активно занимался, даже в сборную мог попасть, но из-за дурости все просрал. Вот Кира и окрестила его Водяным.
Провожу пятерней по отросшим волосам, выдыхаю.
— Она не могла, Кот. Тут что-то другое или Вика ошибалась.
Я верю Кире. Потому что если не верить ей, тогда зачем все: мы, наша новая свадьба, наши ночи? Если не верить ей, тогда никаких мы не будет. Меня не будет. Да и ее.
— У меня только два варианта: либо кто-то все же поработал с ней, либо Кира врет и ловко управляет собственным сознанием.
— Настолько ловко, что облапошила тебя? Кот, ты сам-то в это веришь?
И вижу: верит, потому что не знает другой причины.
— Тимка к ней привязался, — говорю невпопад, вспоминая, каким становится брат в каждый ее приезд к нему. И у меня в груди что-то екает, когда я вижу его счастливые глаза, когда наблюдаю, как они резвятся. Так, словно в мире больше никого не существует. Так, будто бы между ними нечто большее, чем короткое знакомство. Настоящее. Сильное. Как между матерью и ребенком. Я видел в Кире не просто тягу к Тимке, как к хорошему мальчишке или даже моему брату. Я видел в ней привязанность, что прочнее стальных канатов и чище бриллианта в стакане с водой. Привязанность, которую называют материнским инстинктом. Самой мощной связью во Вселенной.
— Может, пора уже забрать его, а? — друг как всегда зрит в корень.
После нашей последней поездки к Тимке я все время думаю о том, чтобы все же оформить опеку. Теперь мне это позволят: я обзавелся семьей и окончательно осел в отцовской клинике. Хватит уже испытывать судьбу, я и так изрядно потрепал ей нервы, упрямо ища свиданий с Костлявой. Теперь мне есть ради кого жить. Осталось только найти Димку, разобраться с Мэтом и…
— Тоха звонит, — включает громкую связь.
— Чех с тобой? — без приветствия спрашивает Тоха. И в его голосе — хаос и злость.
— Что случилось, Тоха? — это уже я.
И предчувствие холодком прошивает позвонки. Твою мать.
