Он хмурится и мне не нравится его взгляд. Потому что мне кажется: сейчас он соврет.
— Нет, — и в этом слове нет ни звука лжи. И так погано, что хочется его стукнуть. — Это парфюм моего брата. Химик, что с него взять.
А я смотрю на него во все глаза, и мир уплывает из—под ног, да и вообще реальность как—то странно смазывается, растирается цветными мушками. Брата? Какого еще к черту брата?
— Карина? — сильные руки прижимают к груди. — Тебе плохо? Что? Где ударилась?
— Иди в задницу, Плахотский, — вздыхаю, поздно соображая, как двусмысленно звучит эта фраза.
— Обязательно, миледи, — смеется тихо. — Все, что пожелаешь.
… — Я хочу тебя… - проносится в голове отголоском прошлого. - Пожалуйста, я хочу твои губы…там…Хочу твои губы...Поласкай меня своим ртом...
— Все, что пожелаешь, детка. Все, что пожелаешь…
— Но сперва мне нужна твоя помощь, — его слова доносятся, как сквозь вату.
Что? Встряхиваю головой, сосредотачиваясь на словах конюха. Вот что забавно – я почему—то ему не верю. То, что он сказал о брате. Это уж точно бред сумасшедшего. А вот его интонации – не бред. Его слова. Не могут двое разных людей говорить одинаково. Так что…
— Карина, ты меня слышишь?
Киваю машинально, а сама блуждаю взглядом по его широкой груди, затянутой темной футболкой. Кладу ладошки туда, где бьется его сильное сердце. Упрямое, смелое, громкое.
— У тебя есть шрамы? — игнорируя его вопросы.
Потом, все потом. Мне срочно нужно выяснить, иначе я сойду с ума.
— Есть, — и даже не отпирается. Значит, все—таки он? — И я покажу тебе все. Но позже, потому что…
— Егор?! — звонкий голос, больше напоминающий визг кошки во время течки, бьет по ушам. И я морщусь, вскидывая вопросительный взгляд на Плахотского. — Это еще кто? Ты что…ты…
Я понимаю все сама. Все то, о чем он не договорил или я не услышала.
Льну к своему конюху, взглядом обещая ему все муки ада, как только избавимся от этой драной кошки – и когда только успела здесь появиться? – и широко улыбаюсь, даже не делая попытки поправить наполовину распахнутый халат. А кто сказал, что я скромная и стеснительная?
— Егор, — растягиваю гласные, катая на языке, и ощущаю, как напрягается под моей ладонью сильное тело. А я пользуюсь моментом и нагло опускаю ладонь ему на задницу, сжимаю, мысленно отмечая, какая она упругая. И тут же вздрагиваю, когда его бедро подается мне навстречу, касаясь обнаженной плоти. Мое белье осталось в ванной. И это прикосновение грубой ткани к нежным складочкам вызывает неконтролируемое желание потереться о его ногу. Что я и делаю, подбираясь губами к его уху. — Ты не говорил, что у нас будут гости. Извините, — бросаю самый невинный взгляд на белобрысую девицу, застывшую с открытым ртом, — но у нас сегодня не приемный день. Мы, видите ли, помолвку празднуем, да, — и снова демонстративно трусь о своего конюха. — Детишек тут собрались настругать. Благоприятный день и все такое. И нам тут…
— Егор! Что здесь происходит?
А вот от следующего действующего лица, нарисовавшегося на горизонте нашего спектакля, хочется дать деру. И я бы с удовольствием, но я Карина Корф. А фамилия, как и кровное родство с титулованными аристократами, накладывает отпечаток и не всегда соответствующий принятым нормам приличия. В моем случае так точно. Да и рука Плахотского припечатывает к себе так плотно, что уже я своим бедром ощущаю внушительный бугор в области ширинки. Ох, похоже, там кому—то мало места. Хихикаю ему в плечо и тут же выдыхаю с улыбкой:
— О, а вот и будущая свекровь пожаловала…
Глава 6
Декабрь. Сейчас.
Егор оставляет опешившую Карину одну, сам спускается в гостиную. Елка переливается разноцветными огоньками, а на столе рядом фрукты и шампанское. В холодильнике дожидаются своего часа какие-то салаты, в духовке томится мясо. Егор до последнего не понимал, на кой ему столько еды, но Катерина бывает очень убедительной, особенно если к искусству убеждения подключается Самурай. Кстати, о нем.
Егор набирает номер друга.
— Как куколка добралась? – отвечает сразу же, словно ждал звонка. Хотя наверняка ждал.
— Немного замело, но в целом все в порядке, — улыбается Егор, вспоминая нахохлившуюся принцессу в изящных сапожках на шпильке. Убил бы, ей-богу. Надо же такое придумать – в метель в тоненьких сапожках. — Она упрямая, — зачем-то говорит Егор. Самурай соглашается с каким-то запредельным весельем.
— А ты чего веселишься?
— Это нервное. Катька с Машей укатили к Ямпольским. А я тут один прохлаждаюсь, запиваю горе водкой. Но тебе не предлагаю. У тебя смотрины, — фыркает, давясь смехом. — А что Ипполит? Понравился старику подарок?
— Только не говори, что этот старый плут тебе еще не похвастался?
Усмехается Егор, вспоминая реакцию Ипполита, когда Егор преподнес ему первый выпуск комикса о каком-то супергерое. Плахотский и не запомнил – он эту хрень вообще не понимал. Одно дело книги, но вот эта ересь в картинках – чушь собачья. Зато Ипполит едва ли не прыгал от счастья, как ребенок, получивший долгожданную игрушку. Он не удивился бы, наделай тот кучу снимков с таким шикарным подарком.
— Даже селфи сделал, — подтверждает его догадки Самурай.
— Кстати, спасибо тебе. Даже не представляю, чего тебе это стоило.
Раздобыть такую редкость непросто, и дело даже не в деньгах: редкий коллекционер рискнет расстаться с таким экспонатом.
— Вот и не выноси себе мозг. Вот женишься и мы с тобой в расчете. Жизнь за жизнь, да, друг?
Егор кивает. Он давно не мыслит своей жизни без Карины, тут прав Самурай. Его жизнь без нее – просто пестрый фантик, который без конфеты никому не интересен. Карина была для него конфеткой, запретной карамелькой, которую он, наконец, разыскал в ворохе приторных шоколадок.
— Кольцо уже подарил? – не унимается Самурай.
Егор качает головой, уже жалея, что посвятил в свои планы друга. Но без него Егор бы не справился. Нащупывает в кармане маленькое колечко. Он смотрит на него и между пальцев скользит нежность, она согревает, потому что наверху плещется в душе его любимая девочка.
