В свисте лавины, срывающейся с острых вершин.
В раскатах грома, раскалывающих надвое черное небо.
В шорохе листьев и перестуке дождевых капель.
Нежный и прозрачный, но отчаянно сильный, он неуловимо вплетается в канву жизни.
И я слышу, как он звенит в биении сердца моего брата и в собственном, срывающемся на хрип дыхании.
— Ради, возвращайся, — зовет Лео, гладя поющую кошку, что разлеглась посреди палаты, только чудом ничего не сломав.
— Живой, — выдыхаю, усмиряя зверя.
Падаю на колени рядом с женщиной, что снова никого не послушала.
— Возвращайся, Ради, — повторяет Лео, как мантру.
Золотые нити обвивают запястье, устремляясь к локтю и дальше, выше, пуская побеги на мощную шею с рвущейся шальным пульсом артерией. И золото расцветает черными подснежниками.
Перевожу взгляд на свои руки. По коже медленно расползаются плети лозы, выпуская один за одним черные бутоны.
Что ж, теперь мы навеки связаны жизнью и смертью.
Пусть так.
Осталось вернуть назад свою строптивую малышку.
Глава 22.
Ради. Неделя седьмая.
Боль ползет по венам, вспыхивая огнем, прожигая насквозь. Живот превращается в камень и как будто становится больше.
Я даже перестаю дышать, потому что вместо легких — раскаленная лава. Кажется, еще немного и я превращусь в дракона, что изрыгает огонь вместо нормального дыхания.
Я вся словно пламя. И узор на коже вспыхивает золотом. А на животе расцветает огненный цветок.
И я чувствую…силу. Она ластится ко мне. Ее рокот не пугает. Ее пламя больше не причиняет боли. Я позволяю рыжей лаве затопить себя с головой. От нее исходит такой жар, что я просто заменяю ним кислород. Я дышу огнем. Живу огнем.
Сила щекочет пальцы. Искрит на губах и я чувствую во рту вкус огня.
Горький, точно полынь.
Пряный.
И немного терпкий, точно вино.
Живой.
А следом во мне вспыхивает ослепительная радуга: родники, цветы, деревья, — все отзывалось на Силу, что перекатывалась золотом по витиеватым нитям нового узора.
Сама земля откликалась на боль, что больше не страшила.
Подстегивала.
Говорила со мной шелестом ветра, вплетающимся в волосы. Звоном родников, что совсем близко.
Стоит только руку протянуть. И на ладони скручивается воронкой живая вода.
И в ней отражается рыжее — рыжее пламя.
Перевожу взгляд на свои ладони. На одной играет радугой юркий родничок, звенит и хохочет, не способный причинить вреда. Но стоит только поманить, как он наливается силой, рычит и гудит, точно лавина.
И я улыбаюсь, позабыв об опасности и боли, что все еще блуждает по закаменевшему телу.
Поднимаю вверх другую ладонь, и между пальцев скользит огненная змейка. Ласковая.
Она плетет по ладони новый узор. Золотые нити с черными бутонами подснежников.
Вписывает его в каждую молекулу, в каждый вдох и в биение сердца.
Трех сердец. Теперь я слышу своих малышей. Чувствую нити их жизни. И их силу, что срывает в галоп стук их сердец. Маленьких, но таких сильных.
— Радка… — восхищение в голосе заставляет поднять голову и по-новому взглянуть на тех, кто рядом.
Оценить, кто друг, а кто враг. Вспомнить, зачем я здесь.
Лорка стоит в шаге от меня и смотрит так, словно на голову свалился метеорит.
Склоняю голову набок, едва сдерживая в узде злость, что горьким огнем проступала сквозь…все. Оставляла в чистом пламени темные кляксы.
— Что, не нравлюсь?
В голосе прорезаются рычащие нотки. И, кажется, это пугает мою “подругу”, потому что она невольно отступает на шаг. Оглядывается на мужчину, что по-прежнему сидит ко мне спиной.
— Ожидала увидеть слабачку-выбраковку, да? — не унимаюсь я, а горечь становится все сильнее.
Отравляет.
— А ты? — Бекеру, что сидит словно парализованный. — Отчего всю армию не привел?
Но он не отвечает, только как-то странно ведет головой, словно хочет возразить и не может.
Он весь…странный. Застывший в пограничном состоянии.
Что-то не позволяло ему обернуться. Что?
— Ради, ты все не так…
Останавливаю подругу взмахом руки, когда она делает шаг в мою сторону, и из земли прорастают прочные нити, связывая “подружке” ноги, припечатывая к месту.
Бросаю взгляд через плечо, где должен стоять цепной пес Бекера, но того и след простыл.
Хмурюсь. И огонь волнуется внутри, распаляется.
— Проклятье, Ради, — шипит Лорка, пытаясь вырваться из моих пут, но те лишь сильнее стягивают свои живые кольца. — Совсем спятила со своими оборотнями! — злится и на ее коже проступают белые руны.
А в чертах лица прорезывается…лиса?
Что за ерунда?
Лорка рычит и снова оборачивается на мужчину, что медленно, словно ему тяжело дается каждое движение, поднимается на ноги.
— Костя, хоть ты объясни своей сестре, что к чему, пока она не развеяла нас пеплом по ветру! — выдает на одном дыхании моя…подруга?
Обхожу ее и замираю напротив мужчины, что на голову выше меня.
Одетый во все черное он кажется таким огромным и пугающим, словно тени, что жили под кроватью маленькой девочки Ради.
На бритой голове светлеют тонкие нити шрамов, сплетаются в причудливую паутину.
И одна тонкая нить этой паутины расчерчивает острую скулу, сжатые в тонкую полоску губы, волевой подбородок и теряется за высоким воротом тонкого свитера.
— Костя? — сглатываю удивление пополам с горечью злости.
И сила откатывается, уже не злая — ласковая. Нежностью растекается под кожей, не чуя больше опасности.
— Ну привет, лисичка, — хрипло отвечает он и даже пытается улыбнуться.
Поднимаюсь на ступеньку и ловлю его взгляд.
— Костя? — смотрю-смотрю, но вижу лишь туманы, что клубятся на дне некогда ярких и живых глаз.
— За все приходится платить, лисичка.
Да, за все приходится платить. И он заплатил красивыми глазами, что сейчас абсолютно слепы.
Но за что с него потребовали такую непомерную цену?
— Костя… — сотня вопросов застревает в глотке.
Мы не виделись много лет и это время сильно изменило нас обоих.
— Радка, — и его тонкие, чуть потрескавшиеся губы трогает улыбка.
