Я, нахмурившись, уставилась на Зебровски.
— Хорошо, тогда я могу отпустить вас домой. Следите, чтобы раны не воспалились. И этот укус на плече… — Врач покачал головой. — Да, вы, полицейские, не зря едите свой хлеб. — Поделившись с нами этой мудростью, он отбыл.
Зебровски рассмеялся.
— Что было бы с доком, узнай он, что мы подвергали риску гражданских.
— Ей пришлось пережить сильнейшее потрясение, — сказал Дольф.
— Очень сильнейшее, — подхватил Зебровски.
Они заржали.
Я села, слегка покачиваясь, и спустила ноги на пол.
— Когда вы закончите веселиться, я хочу поехать домой.
Оба рассмеялись еще пуще. Они хохотали до слез. Во всем этом не было ничего смешного, но я их понимала. Для снятия напряжения годится смех или слезы. Уж лучше смех. Я не присоединялась к ним только потому, что не без оснований подозревала, что это будет чересчур больно.
— Я отвезу тебя домой, — выдохнул Зебровски между приступами смеха.
Я не могла удержаться от улыбки. Хохочущие Дольф и Зебровски — это зрелище заставит улыбнуться любого.
— Нет-нет, — возразил Дольф. — Если вы вдвоем сядете в автомобиль, живым из него выйдет только один.
— И это буду я, — сказала я.
Зебровски кивнул:
— Что верно, то верно.
Приятно узнать, что есть вещи, о которых мы с ним единого мнения.
34
Я уже наполовину заснула на заднем сиденье полицейского автомобиля, когда мы остановились перед моим домом. Прохладный родник обезболивающего смыл пульсирующую боль в моем горле. Мне казалось, что все кости у меня размягчаются. Что мне вкатил этот доктор? Я чувствовала себя великолепно, но мир проплывал передо мной, как в кинофильме, который не может оказать на меня никакого влияния. Далекий и безопасный, как сон.
Ключи от своей машины я дала Дольфу. Он обещал позаботиться о том, чтобы ее утром пригнали к моему дому. Еще он сказал, что позвонит Берту и скажет ему, что сегодня я на работу не выйду. Интересно, как Берт воспримет эту новость? Интересно, какое мне до этого дело? Никакого.
Один из полицейских повернулся ко мне:
— Вам лучше, мисс Блейк?
— Миссис, — поправила я машинально и только потом поняла, что сначала он обратился ко мне правильно.
Он усмехнулся и открыл для меня дверцу. Изнутри в полицейской машине не было ручек на дверцах. Ему пришлось придержать дверцу, но он сделал это без неудовольствия и снова спросил:
— Вам лучше, миссис Блейк?
— Да, офицер… — Я вынуждена была мигнуть, чтобы прочесть его имя на бляхе. — …Осборн. Спасибо, что подвезли меня домой. И вашему напарнику тоже.
Его напарник стоял с другой стороны машины, облокотившись на крышу.
— Всю жизнь мечтал познакомиться с экзекутором охотников за привидениями. — Он усмехнулся.
Я еще раз моргнула, пытаясь собрать себя по кусочкам, чтобы одновременно говорить и думать.
— Я была Экзекутором еще до того, как пришла в этот отряд.
Он развел руками, все еще улыбаясь:
— Не обижайтесь.
Я слишком устала и была слишком напичкана лекарствами, чтобы обижаться. Я просто покачала головой:
— Спасибо еще раз.
Я, шатаясь, начала подниматься по лестнице. Я цеплялась за перила, как утопающий за соломинку. Сегодня ночью я буду спать. Может, я проснусь посреди коридора, но я буду спать.
Только со второй попытки мне удалось вставить ключ в замок. Я ввалилась в квартиру и закрыла дверь, прислонившись к ней лбом. Я защелкнула замок и оказалась в безопасности. Я дома. Я жива. Зомби-убийца уничтожен. Мне захотелось хихикнуть, но это от лекарства. Обычно я никогда не хихикаю в одиночестве.
Так я и стояла, прижимаясь любом к двери, и смотрела на свои кроссовки. Они казались так далеко, как будто с тех пор, когда я в последний раз смотрела на свои ноги, расстояние между нами увеличилось. Док дал мне какое-то редкостное дерьмо. Завтра я его принимать не стану. На мой вкус оно слишком отрывает от действительности.
Возле моих кроссовок появился черный ботинок. Что еще за ботинки в моей квартире? Я начала поворачиваться. Я потянулась за пистолетом. Слишком поздно, слишком медленно, слишком, черт возьми, неуклюже.
Сильные коричневые руки обхватили меня поперек туловища, прижав мои руки к бокам. Меня притиснули к двери. Я пыталась сопротивляться, но теперь это уже было бессмысленно. Достал меня все-таки. Я вывернула шею, пытаясь стряхнуть с себя наркотическое оцепенение. Мне надо как следует испугаться. Уровень адреналина в крови несколько поднялся, но некоторые лекарства напрочь лишают тебя возможности управлять своим телом, пока их действие не прекратится. Я была готова убить этого дока. Если, конечно, сама выживу.
К двери меня прижимал Бруно.
Справа подошел Томми. В руках у него был шприц.
— НЕТ!
Бруно ладонью зажал мне рот. Я попыталась его укусить, и он отвесил мне затрещину. Это немного привело меня в чувство, но мир все равно оставался словно обернутым ватой и слишком далеким. Рука Бруно пахла лосьоном после бритья. Удушающая сладость.
— Ну, это как-то слишком легко, — сказал Томми.
— Ты давай делай, — сказал Бруно.
Я смотрела, как игла приближается к моей руке. Я бы сказала им, что меня уже и так накачали, если бы не ладонь Бруно, зажимающая мне рот. Я бы спросила их, что у них в шприце и не вступит ли эта гадость в конфликт с той, которую мне уже вкатили. Но мне так и не представилась такая возможность.
Игла вонзилась в мою кожу. Я дернулась всем телом в попытке освободиться, но Бруно держал меня крепко. Я не могла двигаться. Не могла убежать. Проклятие! Проклятие! Адреналин наконец прогнал оцепенение, только это было уже слишком поздно. Томми вынул шприц и сказал:
— Извините, но у нас нет спирта, чтобы протереть место укола. — Он ухмыльнулся.
Я его ненавидела. Я ненавидела их обоих. И если меня не пристрелят, я их обоих убью. За то, что они меня напугали. За то, что заставили почувствовать себя беспомощной. За то, что поймали меня, когда я плохо соображала, была одурманенная и глупая. Если я переживу эту ошибку, я ее больше не повторю. Милый Боже, дай мне ее пережить.
Бруно не давал мне двигаться и говорить, пока я не почувствовала, что инъекция начала действовать. Мне захотелось спать. Меня схватил плохой парень, а я ужасно хотела спать. Я пыталась с этим бороться, но у меня ничего не вышло. Веки у меня слипались. Я изо всех сил старалась не закрывать глаза. Я прекратила попытки вырваться от Бруно и все силы сосредоточила на том, чтобы не смыкать веки.
Я смотрела на дверь и пыталась не вырубиться. Дверь покрылась рябью, будто я смотрела на нее сквозь воду. Мои веки опустились, потом встрепенулись и опустились снова. Я уже не могла открыть глаза. Какая-то маленькая часть меня вопила, погружаясь во тьму, но в остальном мне было сонно, спокойно и, как ни странно, приятно.
