Жаль, что нельзя самой прочесть справку. Но Большаков прав: правила есть правила. Документ с грифом «Для служебного пользования» или «Секретно», а Анастасия Каменская уже давно не офицер, она никто.
Неработающая наркоманка – это всегда плохо. Ей нужны деньги. И она тянет их из всех щелей, в которые только может просунуться. Наверняка подворовывает, в том числе и у брата. Тем более есть ключи от его квартиры, можно прийти, когда хозяина нет дома. Может быть, Юлия имела обыкновение являться в самое неподходящее время и вести себя неподобающим образом? Настя Каменская тысячу раз видела наркоманов в плохие дни, когда ломка или уже началась, или вот-вот начнется и срочно нужны деньги на дозу. Зрелище не для слабонервных, надо признать. Но еще хуже, если наркоман является к тебе домой, чтобы ширнуться. Доза есть на кармане, ломка на подходе, времени уже нет, терпеть невозможно больше ни минуты, привычное место далеко, а хата брательника родного – вот она, совсем рядом, чего б не зайти? Настя представила себе, как к Андрею Кислову внезапно является сестрица, возможно, и не одна, открывает дверь своими ключами, вваливается в комнату, несет какую-то чушь о том, что она только на минутку, только чайку попить, дрожащими руками достает инвентарь… А потом спит. И очень страшно: действительно спит или уже умерла?
Выгнать? Не пускать? Сменить замки и не давать ключи? Да, наверное. Но Андрей Кислов почему-то этого не делал. Жалел сестру? Любил? Поощрял и содействовал?
«Вот чьего прихода он боялся, когда я была у него, – подумала Настя. – И пока мы стояли перед домом – тоже боялся. А в кафе уже не боялся, потому что про кафе Юлия не знала и искать его там не стала бы. Примем как вариант. Либо сестра, либо действительно кто-то другой, из-за кого Кислов и изменил внезапно свое решение передать права на экранизацию».
– Константин Георгиевич, мне сестра Кислова тоже кажется перспективной версией, – осторожно сказала она. – Но если с сестрой не срастется, то у меня есть кое-какие соображения. Готова буду поделиться, если кто-то заинтересуется.
Поймав на себе предостерегающий взгляд Большакова, Настя тут же поспешно добавила:
– Никуда лезть не буду, слово даю. Если только не появится адвокат с договором об оперативном сопровождении защиты обвиняемого.
– А есть шанс, что он появится?
– Ни малейшего. Так что к делу об убийстве Кислова я и близко подходить не стану. А вот с показаниями о том, что между нами был конфликт на почти сексуальной почве, хотелось бы разобраться. Вы же понимаете, что я не успокоюсь, пока не пойму, откуда ноги выросли. Версию о моей причастности, надо полагать, уже полностью отбросили?
– Судя по справке – да.
– Но откуда пришла информация, вы мне, конечно, не скажете?
Большаков промолчал, но и без слов было понятно, что не скажет. Не положено. Вернее, скажет в самых общих чертах, не называя фамилий. Информация предоставлена участковым, который, в свою очередь, получил ее от «установленного гражданина», утверждавшего, что видел, как между Кисловым и женщиной, по описанию похожей на Настю, возник конфликт, а когда женщина ушла очень рассерженная и расстроенная, Кислов сам сказал свидетелю, мол, «дамочка привыкла покупать себе мужиков и не получать отказа». Хорошая история. Красивая. Ну ладно, без фамилий обойдемся, не бином Ньютона.
Участковый. На что могли ориентировать участковых по делу об убийстве, совершенном в квартире? На сведения о личности потерпевшего и тех, кто к нему приходит. Вряд ли на что-то другое. Это означает, что потенциальным источником информации может быть только один участковый – тот, на территории обслуживания которого находится дом, где проживал убитый. Хорошо, не один, двое: участковый и старший участковый, в ведении которого находятся несколько территориальных единиц и который контролирует и руководит работой рядовых участковых. Ориентировку-то зачитывали (если вообще зачитывали) всем, но только сотрудники, едва услышав адрес, тут же выключают внимание: земля не моя, ко мне не относится, дальше слушать не буду. Если кто-то и зафиксировал внимание на сообщении, то, вероятнее всего, именно те, кого это касается.
Теперь свидетель, который «своими глазами видел и своими ушами слышал». Если и видел, и слышал, значит, был либо на улице, когда Настя разговаривала с Кисловым у дома, либо в кафе. Круг сужается.
Почему он пошел с этой историей к участковому? С какой стати? Мало ли чего мы в этой жизни видим и слышим, мы и самым близким-то не все рассказываем, а тут – участковый. Посторонний, в сущности. Допустим, свидетель узнал о том, что Кислов убит, и считает, что располагает важной информацией. К кому он идет с этой информацией? К тому, кто занимается раскрытием преступления или его расследованием, но не к участковому. Он идет в полицию, обращается в дежурную часть, к нему вызывают опера, если дело возбуждено. Если дела нет, то советуют или идти домой и не беспокоить занятых людей, или обратиться к участковому, это правда. Но дело-то возбуждено, убийство, как-никак, не отпишешься. И этот «установленный в ходе оперативно-разыскных мероприятий» человек должен был прямиком оказаться либо у следователя, либо у оперативников.
Почему с информацией по делу об убийстве свидетель обратился к участковому? Потому что знал его. Участковый для него – друг, товарищ и брат. Может, сосед или родственник. Или этот свидетель сам по уши замазан, регулярно платит участковому за закрытые глаза, к нему же и за советом побежал. А уж участковый не растерялся, распорядился информацией как надо. В случае удачи – всем профит: разыскники отчитаются об активном привлечении службы участковых инспекторов, служба отчитается об активном участии в раскрытии тяжкого преступления.
Стало быть, этот свидетель – не случайный прохожий, проживающий в другой части Москвы. Он либо местный житель, либо работает на территории участка. Круг сужается еще больше. А если учесть, что он видел, как «женщина ушла рассерженная и расстроенная», значит, улицу можно смело отбрасывать. Остается кафе. Постоянный посетитель, проживающий поблизости, или сотрудник.
Однако же многовато успели оперативники за время с полудня четверга, когда приехали на место преступления, до вечера пятницы, когда повезли Анастасию Каменскую на допрос. Большаков рассказал, что записи с камер, как следует из справки, смотрели очень тщательно, потому что сразу заподозрили наличие соучастника-мужчины, так что всех лиц мужского пола, входивших в подъезд, рассматривали чуть ли не под лупой. И это разумно. И обратили внимание на молодого человека, который входил в дом минут за пять до первого визита сестры Кислова, а выходил в 11.51, то есть через три минуты после того, как Юлия позвонила в дежурную часть. При этом набирал код на панели домофона, а не звонил в квартиру, то есть либо жилец, либо постоянный гость. Однако при поквартирном обходе никто не признал в нем ни проживающего, ни хорошо знакомого. Впрочем, это ни о чем не говорит на самом деле: в нынешние времена люди мало общаются с соседями и большей частью не запоминают лица тех, с кем сталкиваются в подъезде или в лифте. Многие снимают квартиры и живут в них недолго, ни с кем не знакомятся. Социальная анонимность как следствие урбанизации. Да и признать или не признать уверенно этого мужчину довольно сложно: капюшон закрывает значительную часть лица. Все опрошенные жители подъезда утверждают только одно: в интересующее следствие время к ним не приходил мужчина подходящего возраста, похожей комплекции и одетый так, как на фотографии, распечатанной с записи.
