— А там кто?
Раньше, чем мальчик успел меня остановить, я подняла плотное цветастое покрывало.
И влюбилась.
С первого взгляда.
В крошечной стальной клетёнке едва помещался… Сокол? Белоснежная хищная птица косила голубым глазом.
— Он альбинос, ненормальный, — торопливо пояснил Кудряш.
Его голос доносился словно издали. Я, как завороженная, протянула руку к птице, и сокол тотчас попытался ударить меня клювом. Вовремя отдёрнула, а то бы без пальца осталась. Ух, какой! Совсем дикий. Настоящий хищник. Потрясающе…
— Лесса, он не продаётся.
Хорошо… Потому что я все имеющиеся деньги готова выложит за него, мебель из дома вынести. Ой. Что же я сразу не сообразила?! Я же могу попробовать продать платья! Хотя бы жемчуг, например, с того, зелёного, спороть.
— Сколько? — спросила я севшим голосом.
— Лесса…
Кудряш явно уже жалел, что повёл меня смотреть особый товар и придумывал, как меня спровадить, а я не собиралась отступать. Как затмение… Умом вроде бы понимаю, что глупость творю, но уйти без сокола не могу. Хочу его в фамильяры, и к чёрту разум.
Ничем бы хорошим дело не кончилось.
Мне повезло. Закричал Лёк:
— Дак! Да-ак!
Ругнувшись, Кудряш выскочил в торговое помещение, а, буквально, через минуту, вернулся.
— Лесса, прямо сейчас сколько за него дадите?
Я спешно зашарила по рюкзачку.
У меня оставалось чуть меньше ста пятидесяти долларов, мысленно я продолжала переводить цены в привычную валюту. Я выгребла всё до последней монеты. Хорошо, что с Лёком уже расплатилась…
К моему изумлению Кудряш кивнул, хотя денег хватало едва ли на пару пёрышек.
— Я продам, но вы даёте слово, что, как только отойдёте от лавки, сразу же, не медля, улетите. И ещё. Пока не доберётесь до дома, покрывало не снимете.
Сокол будет моим? Правда-правда?
Я была согласна на любое условие.
Мозги мне отшибло настолько, что я даже понимая, что неспроста Кудряш резко передумал, не могла устоять перед белым соблазном. Хочу этого сокола, и гори всё синим пламенем. Хотя в моём случае, скорее белым.
— Сделка, — быстро сказал Кудряш, и сунул клетку в плотный холщовый мешок.
Деньги он смахнул к себе одним молниеносным движением, бесцеремонно подхватил меня под руку и поволок к выходу.
— А что происходит?
— Ничего особенного, — отмахнулся Кудряш.
Я по инерции выполнила первую часть указаний: вышла из павильона, дошла до конца ряда, свернула на соседний. Сокол, спокойно сидевший в клетке в магазине, почему-то взбесился. Я с трудом удерживала ходившую ходуном клетку. Если бы не мешок, сокол бы меня когтями изорвал.
— Да что такое?!
Яростный клёкот был мне ответом.
Может, ему не нравится, что опора пропала? В магазине клетка на подставке стояла.
— Извини, дорогой, придётся потерпеть.
Ничего, проведу ритуал, и он станет воспринимать меня своей хозяйкой, можно будет не бояться отпустить. Янина писала, что фамильяры возвращаются по первому зову.
Я оседлала метлу и скомандовала лететь домой. Поднимаясь в воздух, я увидела, что к лавке подходят двое мужчин, и один из них заметил меня. Вроде бы не маленькое расстояние, но я разглядела: уставился он на меня очень нехорошим взглядом. Метла поднималась всё выше. Слева мне почудилась серая тень, но я не отреагировала. Мелькнула и пропала, потому что отвечая моему желанию, метла полетела быстрее.
Сокола надо выпустить из крошечной клетушки как можно скорее. Для дикой птицы сидеть в ловушке настоящий стресс. Да и бьётся он. А если крылья сломает? Приношу домой, провожу ритуал и отпускаю.
Но какого красавца я отхватила! Сама себе завидую.
Я мчалась, как на пожар. Ветер свистел в ушах, город внизу смазался в кляксу. Сокол спустя пять минут бешеного полёта притих.
Метла ещё больше ускорилась и вдруг мягко затормозила перед самыми воротами. Так быстро?
— Сейчас-сейчас, — пробормотала я.
Хорошо, что я заранее подготовилась. Я поставила клетку на террасе, сдёрнула мешок. Бедный, он не задохнулся? Сокол ожесточённо клюнул прут. Живой и даже борется — отлично!
На случай дождя я оставляла всё, что мне понадобится, в холле. Ещё утром я нашла в кухне кастрюлю, ножи и чашку, чашку вымыла, а кастрюлю оставила грязной и свалила в неё тряпьё. Чиркнула спичкой. Лоскуты моментально занялись. Я бросила в чашку брусок воска, его я нашла в ритуальном зале главы рода, в шкафу, на той же полке, что и заготовку для гримуара, Янина позаботилась. Из ножей я соорудила решётку, поставила чашку на огонь. Воск должен расплавиться.
Сокол дёрнулся и чуть не опрокинул клетку.
Э, нет, друг, не отпущу. Ещё немного придётся потерпеть. Я придержала клетку, и сокол снова затих.
Воск, наконец, стал жидким. Я чиркнула печаткой по пальцу. Вчера на безымянном двумя багровыми полосами обзавелась, до сих пор побаливает. Как бы заражение не началось… Сегодня я располосовала мизинец. Пока магией пользоваться не умею, приходится «извлекать» её вместе с кровью — ещё один повод быстрее научиться. Я щедро добавила кровь в воск, перемешала.
Теперь самое болезненное. Я зажмурилась, оставила приоткрытым один глаз и выплеснула воск на ладонь. Горячо-горячо, как же горячо! Мамочки! О-о-очень горячо. Я отшвырнула кружку и прижала воск второй ладонью, подула.
Воск чуть подостыл, превратился в подобие пластилина. Я взяла его двумя пальцами, снова подула на руки. Вроде бы без ожога обошлось. Но больно — ужас.
Сокол снова задёргался.
— Какой ты нетерпеливый, — шикнула я.
Воск остыл достаточно — из него слепилась в меру кривоватая лепёшка. Теперь, пока окончательно не остыл, надо ногтем вывести рисунок точно как в в записках Янины. Пращурка предупреждала, чтобы я была предельно внимательной: ошибки в рисунке недопустимы, это ведь не рисунок, а комбинация рун. Ошибёшься — вместо фамильяра получишь невесть что.
Сравнила свой вариант с правильным дважды, нашла ошибку — одна из линий вышла слишком короткой. Исправила. Проверила ещё дважды.
Я боялась, что сделала не идеально, что не сработает, всё же воск не бумага. Сличила два рисунка в последний раз, отличий, как ни старалась, не нашла. Дальше тянуть бессмысленно.
Сокол забился. Он будто понимал, что сейчас его свобода навсегда изменится. Эк, как фантазия разыгралась… Что птица может в магии понимать? Я просунула руку сквозь прутья. Сокол попытался извернуться, клюнуть, но в тесной клетушке не дотянулся. Я прижала печать, как Янина назвала восковую лепёшку, к его груди. Сокол закричал. Ему, что, больно?! Не должно быть… Сокол совсем уж отчаянно забился. Да что же такое?! Но я продолжала прижимать печать. Прерываться точно нельзя. Ещё капельку. Воск раскрошился и песком сыпался сквозь пальцы.
