Разве я не должна вернуться в своё тело? Ага, кто бы мне позволил. Вторая я не собиралась отступать и продолжала остервенело лупить по шторе кухонной тряпкой. Без души ей легче, лучше… Вернувшись, я заставлю её вновь испытывать боль.
Полотенце почти зацепило меня по крыльям. Я ещё хотела сопротивляться, но воздушный поток выбросил меня в приоткрытое окно, которое вторая я тотчас захлопнула. Я отчаянно забилась о стекло, но она равнодушно отвернулась, села обратно за стол, удовлетворённо откинулась на спинку стула, отхлебнула свой кофе и продолжила листать объявления в Сети.
Без души ей определённо легче…
Долго удержаться у стекла у меня не получилось. Ветер понёс меня прочь мимо чужих окон, мимо детской площадки, мимо магазина, в котором я позавчера купила на распродаже джинсы, понёс меня над незнакомыми крышами, над руслом стиснутой бетоном реки. Пейзажи окончательно изменились. Промелькнула дубрава, я увидела играющего на флейте остроухого паренька с по-девичьи нежными чертами, увидела затянутого в серебристую ткань синекожего мужчину на орбитальной космической станции, увидела построенный на облаке ледяной дворец, увидела очаг в пещере и сидящую у очага фигуристую красотку с оливковой кожей и кокетливо выпирающими из-под верхней губы клычками. Миры калейдоскопом проносились перед глазами, а ветер нёс меня всё дальше, дальше.
Глава 2
Незнакомку, бессильно рыдающую над опрокинутой корзинкой, я заметила случайно. Слишком уж странным казалось сочетание леса, лужайки черничника и пышного светлого платья. Колокол юбки гигантским цветком распластался по земле, а рукава-фонарики дополняли цветочный образ.
Я взбила крыльями воздух, присела на ручку корзины, пошевелила усиками.
— Кто тебя обидел? — спросила я, забыв, что насекомые вообще-то лишены голосовых связок, однако девушка подняла голову, посмотрела на меня воспалёнными красными глазами и хрипло кашлянула:
— Бабочка…
Диалога не выйдет.
Я раскрыла и закрыла крылья, желая нехитрым способом отвлечь девушку от слёз, и у меня получилось.
— Какая необычная, — вздохнула незнакомка с явным любопытством рассматривая вновь открытые для обзора крылья. — И почему я не бабочка? Я бы танцевала среди цветов, пила нектар и никогда больше не плакала.
— Глупо.
Калейдоскоп миров — это только вначале интересно. Быть вечным зрителем на празднике чужой жизни так себе удовольствие. Если бы мне выпал второй шанс… У той, бездушной, меня шанс есть, и, я надеюсь, теперь она счастлива и свободна.
А я-душа?
Чтобы порадовать незнакомку, я перепорхнула к ней на ладонь. И чего я точно не ожидала, так это того, что на чужой руке мне станет обжигающе жарко. Я словно в горящий факел попала. Девушка вскрикнула в унисон со мной. «Свобода?» пронеслась наша общая мысль в моём сознании. На миг мы с девушкой стали единым организмом, я увидела, как с моих пальцев взлетает белянка.
А ещё мгновение спустя меня накрыло чужой памятью. Меня словно тараном ударили два самых ярких воспоминания её детства, настолько ярких, что я восприняла их как родные, хотя умом понимала, что вижу чужую жизнь.
Разноцветные осенние листья летят в открытую могилу — мама умерла, когда мне было семь с небольшим.
Кремовые с розовым осколки разлетаются по полу — через год отец привёл мачеху и её дочь от первого брака, при отце женщина присела передо мной на корточки и угостила леденцовым петушком, а когда мы с ней оказались наедине, с усмешкой разбила мою любимую подаренную мамой шкатулку и обвинила в неуклюжести.
Начался кошмар наяву, благо он длится не слишком долго: пришло время пригласить мне учителей этикета, домоводства и прочих дисциплин, обязательных для любой юной леди. Мачеха пожаловалась, что я обижаю её дочь, и отец без колебаний встал на их сторону, даже не думая вникнуть и разобраться. В наказание за плохое поведение меня отселили во флигель, и про учителей мачеха благополучно «забыла». Впрочем, я радовалась, ведь мне больше не докучали.
Мачеха вспомнила обо несколько месяцев назад, накануне совершеннолетия. Мне приказали явиться на семейный ужин, обвинили в полном отсутствии манер, признали позором семьи и выслали в деревню — в дальнее загородное поместье. Я понимала, что уже никогда не вернусь в город, но всё равно предвкушала своё первое маленькое путешествие, мечтала увидеть кусочек мира, пусть и из окна экипажа.
Реальность оказалась жестока. Поместье? Три села, старосты платят за аренду земель приезжающему раз в год управляющему, и до выброшенной господской дочери крестьянам никакого дела нет. Двухэтажная усадьба давно нуждается в ремонте, а из слуг — только пожилая няня, вырастившая ещё мою маму, и всерьёз назвать слугой единственного родного человека язык не поворачивается. Няня и рада бы помочь, но сердце шалит и подводит нога.
По-правильному в дом следует нанять пару крепких крестьянок, для неспешной уборки хватит, но денег нам с няней в дорогу не дали, платить нечем. Какие слуги! О чём я! Еду купить не на что. Не на платья же выменивать — никаких тряпок не хватит. Кстати, платья не совсем мои. Они мамины, в своё время няня чудом сберегла, припрятав в сундуках на чердаке флигеля.
Мне со дня приезда приходится справляться самой.
Облазив подпол, кладовку и кухню, я отыскала недоеденную мышами муку, немного старых круп и початую бочку вина. Ужин, который я никогда не забуду… Сад при усадьбе зарос и медленно вымирал, а снятое с ветки яблоко оказалось незрелым и кислым — я решила, что буду добавлять дольки в воду для вкуса. Я попыталась обратиться за помощью к старосте ближайшего села, но крепкий бородач лет шестидесяти степенно возразил, что по поводу содержания следует написать господину, потому как в прошлый свой визит передавать часть арендной платы в усадьбу управляющий не приказывал. Продукты же мне готовы… продать по сходной цене. То ли из жалости, то ли в насмешку, мужчина объяснил, как сделать удочку. Кроме рыбалки я осваивала сбор ягод, так и норовивших укатиться или лопнуть в пальцах, забрызгивая мамино платье соком.
Я билась изо всех сил, но мы с няней всё равно голодали. Щедрым летом. А что будет зимой? От мыслей о скорых холодах сводило желудок и начинало тошнить. Иногда я мрачно гадала, умрём мы от голода или замёрзнем насмерть, ведь каменный дом превратится в ледник, топить его мне нечем.
Подвернув ногу и рассыпав с трудом собранную чернику, я разрыдалась.
Ой, нет, не я. Леди Милимая. Девушка, в чью жизнь я так неожиданно вошла.
Затворница из флигеля, понятия не имеющая, как выживать, она отчётливо понимала, что обречена, но это гнетущее ожидание она ещё могла выдержать, если бы отвечала только за себя. Её душа не выдержала ужаса изо дня в день видеть то же отчаяние и обречённость в глазах няни.
Но я то не Мили, я с зимовкой в усадьбе справлюсь.
Меня окатило волной облегчения. Последняя ниточка, державшая Милимаю в этой жизни, лопнула. Душа-белянка-беглянка, подхваченная ветром, пропала с глаз.
