Через пару минут сложенные пирамидой дрова уже занялись пламенем, и Рита, застелившая пледом одно из находившихся рядом брёвен, села на него и протянула руки к живому теплу огня.
— Сколько у тебя ещё скрытых талантов, Стрельцов? — она намекнула на дрова и развёденный костер.
— Ну-у… Если ты думаешь, что я родился сразу в “Бриони”, то смею тебя разуверить… — начал было он, но поймав на себе скептический взгляд Маргариты, продолжил уже без тени иронии: — Пока учился, не раз ходил в походы с приятелями.
— За границей?
— А что тебя удивляет? Там живут такие же люди, как и мы с тобой. Чуть менее замороченные на одном, и чуть более — на другом, но точно так же, как и здесь, любящие отдохнуть. Кто-то — прожигая ночи напролёт в клубах и барах, кто-то — активно занимаясь туризмом. Не скажу, что меня обошла стороной приверженность к первой категории, но и со второй тоже всё сложилось вполне удачно, — поведал он. — Да и здесь, в родных широтах тоже доводилось… Ты же помнишь наши семейные поездки?
— Конечно, такое не забывается… — улыбнулась Рита воспоминаниям. — Особенно подкинутые в спальный мешок лягушки, — наморщила нос.
— Ты-то тогда совсем девчонкой была, а меня отец гонял по части помочь с костром или ту же палатку поставить, — продолжил Павел, присаживаясь рядом. — А лягушки… ну, скажи мне, разве это нормально — если ни разу за всё детство пацан не поймает лягушку и не подкинет её подружке, которая после этого обвизжится от удовольствия? — улыбнулся он.
— Удовольствия? — удивилась Маргарита.
— Конечно, удовольствия. Это ведь самый настоящий знак внимания! Я тебе скажу, посерьёзнее, чем дёргание за косички или таскание портфеля.
Маргарита только фыркнула в ответ и добавила:
— Тогда ты по всем законам жанра должен был подкидывать жаб Карине, ну или на крайний случай — Алине. Я-то была слишком мала для подобных знаков.
— Эх, девчонки Саламовы… — ностальгически вздохнул Стрельцов. — Всем вам досталось от меня хотя бы по лягушке, только вот реакция у всех была абсолютно разной, — он явно наслаждался воспоминаниями. — Карина всегда была слишком утончённой леди, чтобы понять мои грубые лягушечные подкаты, и морщила нос, требуя убрать от неё подальше эту мерзостную мерзость. Алинка… та готова была сразу же на месте начать препарировать бедное животное, тут же забывая о дарителе в моём лице. И только младшая Ритка реагировала, как надо — визжала так, что на шум сбегались переполошенные родители, а всё зверье в округе, наоборот, поджав хвосты, улепётывало со скоростью света, желая оказаться как можно дальше от источника ультразвука.
Маргарита, не скрывая весёлой улыбки, в ответ только толкнула сидящего рядом Павла в плечо.
— Хочешь вина? — перевёл он тему разговора.
— А есть?
— Конечно! Только я его из машины забыл достать…
— Тогда тащи, — согласилась Рита. — А я пойду поищу штопор и бокалы.
И уже через несколько минут они снова сидели у огня, потягивая красное сухое из нашедшихся в чудо-домике бокалов для белого… Но разве это было важно? Маргарите важен был блеск глаз, отражающих блики пламени костра, важно было близкое тепло тела в прохладе сентябрьской ночи, важна была мягкая, обволакивающая улыбка, обещающая больше, чем все слова вместе взятые…
Допив вино несколькими глотками, она убрала бокал в сторону, поставив прямо на землю у ног, и, обняв обеими руками плечо Павла, приблизилась вплотную к мужчине, как раз повернувшего к ней голову. А затем на один короткий миг легко прикоснулась губами к его губам.
— Я вас слушаю, хитроумный идальго Стрельцов Павел Васильевич, — отстранившись, промолвила, глядя в глаза.
— И что же вы хотите услышать, о прекрасная синьора Маргарита? — в тон ей отозвался Павел.
— Правду, только правду и ничего, кроме правды.
21
— Я — король подмышечной империи.
— Что? — Рите показалось, что она ослышалась.
— Я — король подмышечной империи, — повторил Стрельцов как ни в чём не бывало. — И это истинная правда. Вот ты знала, что “Аскелла” — переводится, как подмышка?
— Дурак, — Маргарита даже стукнула Павла по плечу, при этом не в силах сдержать смех. — Ты сейчас серьёзно?
— Абсолютно, — отозвался он, и тут же принялся объяснять: — Когда отцу потребовалось зарегистрировать фирму, срочно понадобилось название. Мать предложила, исходя из нашей фамилии, назвать компанию “Стрелец”. Как знак зодиака, хотя корни её, конечно же, в профессии, а не в звёздах. Но дело было в девяностые, тогда по стране шагало повальное увлечение гороскопами и астрологией. И не было интернета… В общем, отец заартачился, но идею со звёздами подхватил его друг и тогдашний партнёр по делам. Он где-то нарыл атлас звёздного неба, притащил отцу — в созвездии Стрельца они отыскали названия крупнейших звёзд и выбрали наиболее благозвучное. Так и родилась “Аскелла”. Название незаезженное, что есть то есть. Не очередной “Сириус” или “Альтаир”, но… Уже в эпоху всезнающего гугла нам случайно стало известно истинное значение слова “Аскелла”, или “Асцелла”. С латыни оно переводится никак иначе, как подмышка. Подмышка того самого стрельца на звёздном небе. Вот такая вот правда, — улыбнулся Стрельцов.
— Очень интересная история, — отсмеявшись, вымолвила Рита. — Теперь я буду знать, чем тебя шантажировать.
— Я люблю тебя, Рит, — внезапно выдал Павел, не отводя взгляда от наконец-то расслабленно улыбающейся девушки. — Давно люблю. Наверное, всегда любил.
— Со времен лягушечных подкатов? — спустя полминуты искрящего молчания, произнесла Маргарита.
Она нарушила тишину, наверное, только потому, что надо было что-то сказать, но нужные слова почему-то никак не приходили в голову… И вроде не впервые за этот день Рита услышала это признание, но именно сейчас до неё вдруг действительно стал доходить реальный смысл произнесённого, и она осознала, насколько серьёзен Павел. И внутри вдруг всё перевернулось… В груди стало жарко, пульс участился, а чувства обострились до предела.
— Возможно, — ответил Павел. — Но, скорее, чуть позже. Жаль, что понял я это тогда, когда уже было поздно… — и лицо его вмиг утратило веселящееся выражение. — Слишком поздно. К этому времени глаза у тебя горели, когда ты смотрела на другого человека, — он вздохнул и уткнулся взглядом в пламя костра.
— Подожди… я не понимаю… — вырвалось у Маргариты, которая всё ещё не могла до конца поверить в то, что услышала — одно дело шуточные предположения о детской симпатии, и совершенно другое — реальные факты, в которых мужчина, сидящий рядом, признавался только сейчас, спустя годы.
— Когда ты только пришла в “Аскеллу”, такая открытая, улыбчивая, красивая молодая девчонка, и такая серьёзная в своих очках… меня и торкнуло, — продолжил Павел, глядя в огонь. — Хотя, наверное, ещё на той самой свадьбе зацепило… А может, и раньше, хотя вряд ли — всё-таки ты совсем ещё малявкой была, в то время я просто неосознанно опекал тебя, любил больше как сестру, чем как девчонку. Хотя даже сам себе в жизни бы в этом не признался… — он на секунду замолчал, погрузившись в свои воспоминания и смотря куда-то в одну точку, но потом продолжил: — А вот уже в тот год, когда ты стала работать секретарём у отца, и у меня появилась возможность ежедневно тебя видеть, разговаривать, наблюдать за тобой… За такой искренней старательностью, непритворным желанием во всём разобраться, всё понять и сделать так, как надо… За тем, как ты сосредоточенно хмуришься, постукивая карандашом по столу, когда что-то обдумываешь… Как искренне и не делая различий улыбаешься приятным тебе людям, будь то важная шишка или простой курьер… — Павел замолчал, и продолжил, на секунду повернувшись к ней. — Тогда, похоже, и накрыло по-настоящему… Одно только отсутствие привычно-томных взглядов было чем-то новым, цепляющим — обычно молодые и неопытные секретарши не гнушались строить глазки высшему начальству, но такие, как правило, и не задерживались надолго. Но ты была другой. Ни грамма кокетства, только какая-то аура доброжелательности, помноженная на абсолютную серьёзность в рабочей обстановке, и дежурно-вежливый игнор любых намёков со стороны охочих на даже самые безобидные комплименты сотрудников всех возрастов и должностей.
