И снова, как то бывало всегда, будто любой взгляд в зеркало - это триггер, в памяти всплыли воспоминания. Даже сейчас, по прошествии нескольких лет, он чувствовал, как острые стёкла впиваются в лицо и тело, пока он захлёбывается беззвучным криком от понимания, что сидящая рядом женщина, за которую был готов любому глотку перегрызть, - мертва.
Ильинский склонился над раковиной и плеснул себе в лицо несколько пригоршней ледяной воды. Изуродованное лицо пылало, казалось, что он и сейчас пытается выдрать из него стекло. Режет руки, но не отпускает, тянет за острые края.
Резко оттолкнувшись, Герман растёрся полотенцем и вышел из ванной. В голове снова шумело, как было каждый раз, когда думал о прошлом. Но когда начал одеваться, мысли перетекли на маленькую Алину.
Ильинский действительно думал, что ей будет гораздо лучше с теми, кто сможет стать для неё семьёй. Что он мог предложить крохотному ребёнку? Круглосуточную няню и попытки сделать вид, что участвует в жизни дочери? И то исключительно деньгами и интересом, который ограничится вопросом, как там мелкая сегодня? Да, пожалуй, это максимум, на что он способен. И чего он в принципе мог бы пожелать, хотя, не желал. Он вообще ничего не хотел по отношению к этому ребёнку.
Завтракать Ильинский не стал. Ему сейчас явно кусок в горло не полез бы. Он вообще плохо понимал сейчас, чего добивается Ира. Заставить его забрать себе Алину она не могла. А если этого не сделает он, то добьётся ровно того, чего и хотел - оставит девочку там, где её смогут найти родители. Не уродливый папаша со шрамами везде, где только можно и нельзя, а настоящие мама и папа, которые будут любить ребёнка.
Ильинский вышел из спальни минут через десять. Мрачный и готовый ехать хоть в дом малютки, хоть к чёрту на рога. И с чётким пониманием, что попытается отделаться от этого глупого занятия как можно скорее.
- И всё же я не понимаю, - глухо проговорил он, покосившись на сестру. Последние годы за руль он не садился, а сейчас даже пожалел, что не взяли водителя. Стиль езды Иры был довольно жёстким, и Герману даже пару раз захотелось попросить её остановиться, чтобы он мог выйти из её чёртовой балалайки.
- А я и не ждала, что поймёшь, - пожала плечами сестра, перестраиваясь в левый ряд.
- Тогда какого чёрта мы туда едем? Если отбросить всю эту ху*ню по поводу платы по счетам.
- У неё никого нет. А она классная.
- Ты её видела?
- А как по-твоему, я договаривалась обо всём? Правда, пришлось закинуть бабла. - Ира поморщилась, остановилась на светофоре и повернулась к Герману. - Но у нас везде так. Не подмажешь - не поедешь.
- И? На кого она похожа?
- На тебя. Лысая, сероглазая. Правда, не орёт, в отличие от некоторых. Молчит.
- Круто. Ну ты прям идеальную дочь описала.
- А у тебя другой быть просто не могло.
Ира поджала губы, Ильинский - закатил глаза. Поводов для веселья он не видел. Никаких.
- Ладно, давай уже покончим с этим, чтобы ты успокоилась, - буркнул он и, сложив руки на груди, отвернулся к окну.
В доме малютки было… странно. Он ожидал увидеть что-то совершенно противоположное. Весёлое, что ли. А тут, куда ни кинь взгляд - унылость высшего разряда. Не спасали даже криво нарисованные на светло-зелёных казённых стенах грибы и ягоды. И какая-то футуристического вида лиса. Отовсюду надвигалась чёртова безнадёга. И тишина. Вот что его поразило. Гробовая тишина.
Здесь же вроде как дети. Должны слышаться смех, голоса, плач, в конце концов. Почему тогда так тихо? Пока Ира с кем-то переговаривалась, Герман устроился на видавшем виды дерматиновом диване и понял, что он чутко прислушивается. На него беззастенчиво пялились те, кто проходил мимо, но Ильинский к такому давно привык. Первые несколько месяцев после того, как его выписали из больницы после аварии, он намеренно выходил на люди. В бар например, даже в клуб. Это было своего рода извращением - видеть брезгливость по отношению к себе и понимать, что она является отражением того, что чувствовал сам Герман. Потом захотелось одиночества. Стать изгоем, запереться в четырёх стенах и послать всё на хер. Что он впоследствии и сделал. Это помогло смириться хоть с чем-то. Со своим внешним обликом - да. С остальным - нет. Да он этого и не желал.
- Герман Александрович, сейчас мы принесём Алину, идёмте со мной, - улыбнулась ему фальшивой напрочь улыбкой неприятная на вид женщина, которая старалась не пялиться на его лицо.
Он поднялся с дивана и пожал плечами. Захотелось уже завершить всю эту экзекуцию как можно быстрее. Потому - чем скорее они проделают все необходимые процедуры по «счастливому воссоединению дочери и отца», тем лучше.
- Давайте, - проговорил Герман уныло, и, поймав взгляд сестры, отвернулся, потому что увидел в нём то, чего сам не испытывал давным-давно.
Надежду.
Часть 3
Когда в комнату внесли какого-то крохотного куклёнка, Ильинский заподозрил, что над ним решили пошутить. Ребёнок казался ненастоящим, а в розовом нелепом костюме, в котором он утопал, и вовсе - несуразным.
Алина. Её зовут Алина, - напомнил Герман себе, когда фальшиво-лучезарная женщина вручила ему малышку, которую он неуклюже перехватил.
- Ну, я пожалуй, вас оставлю. Для вас время посещения не ограничено, но…
Повесив в воздухе паузу, приправленную запахом дешёвых приторных духов, она вышла, оставив Германа, Иру и Алину втроём.
- Сколько ты ей платишь? - мрачно уточнил Ильинский, так и не решившийся опустить взгляд и посмотреть на лицо его… дочери.
- Достаточно для того, чтобы получить то отношение, которое считается нормальным.
- Видимо, на неё, - он указал на Алину подбородком, - это не распространяется. Ты видела, во что одели ребёнка?
- О! Ильинский, а ты уже начал проявлять отцовское участие!
- Ир, не смешно. Тут любой бы не только проявил участие, но и устроил здесь разборки.
- Герман, мы не в самом радужном месте на планете. Это дом, куда сбагривают детей после рождения. Или куда попадают не от хорошей жизни. Так что…
- И всё же.
Он наконец решился и посмотрел на ребёнка. И с удивлением понял, что мелкая всё это время за ним наблюдала. На кукольном личике, которое было по размеру едва ли больше его кулака, темнели серой грозовой тучей широко распахнутые глаза. Такие серьёзные, как будто Алине было не…
- Напомни, сколько ей?
- Четвёртый месяц. А что?
- Ничего. Они должны быть такими маленькими в этом возрасте?
- Нет.
- Тогда какого чёрта она такая?
