Не успел Петр Иванович ответствовать Настасье Павловне относительно того, о чем она поведала ему минутой ранее, как подле нее обнаружилось то самое пианино, наездником которого Шульцу уже довелось однажды стать. Нахмурившись, он наблюдал за тем, как Оболенская забирает у Моцарта предмет, который и самому ему был слишком хорошо знаком.
Она спросила его о том, что и без того занимало теперь все мысли Петра Ивановича. Что станется с ними, ежели под личиною покусителя действительно скрывается дядюшка Настасьи? Тем паче, что найденные Моцартом часы словно улика указывали на то, что на дирижабле либо находился сам Анис Виссарионович, либо тот, у кого по каким-то причинам были в момент полета его часы.
— Позвольте, — проговорил он, забирая у Настасьи Павловны находку Моцарта. Затем поднял ее к глазам и принялся пристально разглядывать в полумраке, едва рассеивающемся от многочисленных фонарей, что уцелели при падении «Александра Благословенного» наземь, и теперь загорались то тут, то там. Выжившие пассажиры уже собирались малочисленными группками, разжигая костры, кто-то горестно всхлипывал, кто-то выдвигал теории относительно того, где они могли оказаться. Были и те, кто предлагал тотчас же, не теряя времени, отправляться по ночному лесу на поиски какого-нибудь поселения. К подобным дуракам Шульц себя не относил, но и противоборствовать желающим не собирался.
— Это часы вашего дядюшки, не так ли? — уточнил он у Оболенской на всякий случай, дождался пока та кивнет в ответ после некоего раздумья, после чего собрался было спрятать находку во внутренний карман сюртука, когда произошло событие, немало удивившее не только Шульца и Настасью, но даже Моцарта.
— Настасьюшка! — возопил никто иной, как фельдмейстер агентства Фучик Анис Виссарионович, появившийся пред ними собственной персоной.
Покамест дядюшка и племянница обменивались крепкими объятиями от радости того, что оба выжили в этой фантасмагории, Шульц успел задаться вопросом: отчего наличие дядюшки Настасьи оставалось для них тайной до сего момента? О чем он и поторопился узнать у Фучика, при этом стараясь не показывать уж слишком явственно своих подозрений.
— Господин фельдмейстер, — чуть холодноватым тоном обратился он к Анису Виссарионовичу, но был тут же заключен в такие крепкие объятия, что у Шульца ни сомнения не возникло в том, что Фучик и его рад видеть живым и невредимым. По всему выходило, что причастность фельдмейстера к личине покусителя нынче была под огромным вопросом.
Он бросил на Настасью Павловну вопросительный взгляд, на который получил выразительный взор в ответ, в котором ему почудилась просьба не делать поспешных выводов, и понял в этот момент, что готов ради спокойствия Оболенской если на все, то она очень многое.
— Петенька! — смахивая слезы, выступившие на глазах от слишком большой чувствительности, воскликнул Фучик. — Слава богу, живой!
— Не хочу показаться излишне подозрительным, — все же решился Шульц, благоразумно посудив, что для общего блага будет лучше расставить все по местам прямо здесь и сейчас. Тем паче, что покуситель так и оставался на свободе. А ежели учесть тот прискорбный факт, что именно благодаря ему, скорее всего, и был обрушен дирижабль, стоило как можно скорее начать искать его среди выживших. — Анис Виссарионович, не поведаете ли вы нам с Настасьей Павловной то, как вы оказались на «Александре Благословенном»?
— Сей факт весьма очевиден, Петя, — покачав головой ответил Фучик. — Вам с Настасьюшкой досталась та палуба, на которой, вероятнее всего, и находился убивец. Мы же со штабс-капитаном и еще двумя служителями охранного взяли на себя две нижних палубы.
Он покачал головой, как будто случилось то, что Анис Виссарионович не мог до сей пары поведать Шульцу и Оболенской.
— Кабы вы знали, как эти олухи из Охранного плохи в деле! Неудивительно, что великий князь решил обратиться с заказом именно в наше агентство.
В любом другом случае лейб-квор непременно бы с ним согласился, но сейчас, когда чувствовал себя абсолютно беспомощным, не желал противопоставлять свои умения кому бы то ни было. Тем более — сыскным из Охранного. Тем паче, что и результаты что у агентства, что у Охранного, пока были плачевными.
— Вам что-нибудь удалось разузнать, господин фельдумейстер? — уточнил у Аниса Виссарионовича Шульц, изредка поглядывая на Оболенскую, которая, все также молча, стояла чуть в стороне.
— К личине убивца мы так и не приблизились, — покачав головой, признался Фучик.
— Мы тоже. Впрочем, кое-какие подозрения имеются. Мы с Настасьей Павловной считаем, что это дело его рук, — кивнул он на покачивающийся в водах озера дирижабль. — И ежели покуситель выжил, то нынче он находится среди нас.
Он вцепился взглядом в лицо Аниса Виссарионовича, желая понять по его выражению не приблизился ли он к правде настолько, что это могло напугать фельдмейстера, ежели бы все-таки вышло, что и он и есть преступник.
— Так мне тогда нужно предупредить штабс-капитана и сыскных! — спохватился Фучик, ловко разворачиваясь на месте и направляясь куда-то в в обступающий их со всех сторон мрак.
Проследив за ним взглядом, Шульц повернулся к Оболенской и маячившему возле нее Моцарту и поинтересовался о том, что в сложившихся обстоятельствах было не столь важно. Но чем не мог пренебречь Петр Иванович, а именно — комфортом Настасьи Павловны:
— Не желаете ли вернуться к дирижаблю? Ежели вы голодны или вам холодно, возможно, мне удастся найти для вас что-нибудь съестное или шаль. Я могу взобраться обратно на «Александра» и принести все, что может вам понадобиться, — проговорил Шульц, внимательно глядя на Оболенскую.
Он знал, что женщины зачастую могут впасть в истерику по прошествии времени, разделяющего их с каким-нибудь потрясением. И отчаянно желал предотвратить такую вероятность в случае с Оболенской.
— Как вы считаете, Настасья Павловна, что нам следует предпринять для нашего спасения? — прибавил Шульц, желая тем самым отвлечь Оболенскую от мыслей об истерике, ежели такие все-таки начали зарождаться в ее голове.
— Спасения от чего, Петр Иванович? — спросила Оболенская в ответ. — От риска стать лакомым блюдом на медвежьем ужине или от риска стать очередными жертвами в списке до сих пор неведомого нам покусителя? — говорила Настасья Павловна ровным тоном, и лицо ее при этом было отстраненным, словно находилась она в сей момент где-то совершенно не здесь. Но мысли в ее голове, вразрез с внешним спокойствием, метались, как безумные, перескакивая с одной на другую в бешеном ритме.
Первое, что невольно отметила Оболенская при появлении дядюшки — это то, что одет он был отнюдь не в серое. Но ведь, как уже было совершенно очевидно, убивец дураком ни в коем случае не являлся, а потому, конечно же, будь это Анис Виссарионович или кто другой — не стал бы он представать пред ними в той же одежде, в какой они его уже видели. А возможностей сменить костюм в условиях поднявшейся паники у негодяя было сколь угодно.
Другое дело — неподдельная радость дражайшего дядюшки при виде их, живых и невредимых. Нужно было бы обладать недюжим актерским талантом, чтобы с такой искренностью приветствовать тех, кого рисковал угробить в числе прочих пассажиров при подстроенном падении «Александра Благословенного». Если только… если только место крушения не было выверено точно, до таких мелочей, что преступник точно знал, куда спланирует падающий дирижабль.
