Книга БАМС! Безымянное агентство магического сыска, страница 45. Автор книги Тати Блэк, Полина Рей

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «БАМС! Безымянное агентство магического сыска»

Cтраница 45

И, отвергнув доводы разума, шепчущего все тише, что не стоит более верить тому, кто однажды уже забрал назад свое слово, а заодно все ее чувства и чаяния, Оболенская помедлила лишь секунду, прежде чем развернуться и решительно зашагать обратно — туда, где стоял, замерев, Петр Иванович, и на лице его застыло такое выражение, что она простила ему в тот же миг все. И, подойдя ближе, произнесла, подпустив в голос напускную строгость:

— Вижу, вы все еще живы, Петр Иванович, — Настасья оглядела его внимательно, словно желала в этом факте убедиться, но не выдержала долее и в следующий момент уже кинулась ему на шею, судорожно всхлипывая и бормоча:

— И слава Богу. Потому что я хочу, чтобы вы немедля — слышите, немедля! — отвели меня под венец. Пока не передумали насчет этого в очередной раз. — Отстранившись и утирая непроизвольно льющиеся слезы, Оболенская посмотрела Шульцу в глаза и добавила:

— И учтите, мой дорогой Петр Иванович, что еще одного вашего отказа мне попросту не снести. Потому что я тоже люблю вас так, что не могу без вас ни жить, ни дышать. — И более не обращая внимания ни на царящую вокруг суету, ни на то, что на них могут смотреть сотни пар глаз, Настасья Павловна потянулась к устам Петра Ивановича, желая ощутить на себе снова его поцелуй, коий докажет ей окончательно, что все, происходящее в сей миг — это самая настоящая явь, а не выдуманный ею волшебный сон.


В небольшой часовне, скрытой от посторонних глаз стеною, обвитой плющом и диким виноградом, царил интимный полумрак, что нарушался лишь огоньками лампад пред святыми образами да тихим мерцанием свечей, кои держали в руках Петр Иванович Шульц и Настасья Павловна, что готовилась в миг сей навсегда распрощаться с фамилией Оболенская. А заодно и со всем дурным, что пришлось пережить ей за свою жизнь, потому как теперь, глядя в глаза господина лейб-квора, верила она всей душою, что отныне в судьбе ее начинается новая глава. Верила, но все же не могла отвести глаз от Петра Ивановича, словно боялась, что если только отвернется — облик его в тот же миг растает; растворится, будто дым, унесенный ветром; а она останется стоять, все такая же несчастная, как то было с какой-то час назад, когда считала Настасья, что век свой придется доживать ей в глухой провинции, укрывшись там ото всех и вся, и в первую очередь — от себя самой.

И только лишь когда уста Петра Ивановича коснулись ее уст, и услышала Настасья Павловна ласковый шепот его, и то, как называет он ее своей супругою, ощутила, как отступают от сердца последние страхи и сомнения, замещаясь чем-то солнечным и невыразимо прекрасным, и вдруг осознала Настасья, что это, должно быть, и есть счастье.

И счастья этого не портило ничто — ни то, что стояла она под венцом в простом дорожном платье, ни то, что рядом не было никого, кроме торжественно замершего позади Моцарта. Ей и не нужно было более ничего, кроме того лишь чувства, что заполняло душу пьянящим восторгом, когда смотрела она на Шульца и понимала, что отныне и навсегда принадлежит он лишь ей одной. Ее самый лучший из мужчин…


Однако насчет одной вещи Настасья Павловна жестоко ошибалась, сама о том не подозревая. Был у священной церемонии, что связала теперь воедино их с Петром Ивановичем жизни, незваный тайный свидетель. Замерев безмолвной тенью на пороге часовни, наблюдал за всем происходящим никем не замеченный граф Альберт Ковалевский. Наблюдал, и ноздри его гневно раздувались, а рука инстинктивно сжимала эфес шпаги.

Но вопреки обуревающей его злости, вмешиваться ни во что граф отнюдь не собирался. И какую бы досаду в сей миг ни испытывал оттого, что предпочла Настасья Павловна ему простого агента магического сыска, чужого Альберту Ковалевскому было не нужно. Ибо когда видел он, с каким неприкрытым обожанием смотрела Настасья на своего теперь уже законного супруга — понимал, что никогда бы не добился от этой женщины того, чего ему желалось, а значит, и не нуждался он в ней с сего момента вовсе.

И все же чужое счастье, что предстало сейчас глазам его, подействовало на графа отравляюще. И свежий воздух, в коем смешались запахи цветущих акаций и буйной летней зелени, не сумел ни очистить головы его, ни смыть с кончика языка горький привкус, что появился там невесть откуда и ни в какую не желал исчезать. Сделав несколько коротких вдохов, Альберт понял, что сегодняшний вечер проведет он в самом злачном месте Шулербурга, ибо лишь оно одно зловонием своим сможет вытравить из души его непрошеное разочарование. Расправив плечи, словно стряхивал этим жестом с себя недостойные мысли, строгим военным шагом Ковалевский направился прочь от церкви, не оборачиваясь и от того не зная, что смотрит ему вслед с плотоядным интересом механическое пианино, покрытое сплошь и рядом металлическими заплатами. Но, на счастье графа, Моцарт в сей момент пребывал в самом добром расположении духа, потому что как нельзя лучше выполнил наказ своего создателя позаботиться о Настасье Павловне, теперь уже носящей фамилию Шульц. А именно — успешно выдал ее замуж. Во всяком случае, так это выглядело в механическом его сознании, в коем четко отложилось самое главное: Настасья Павловна была счастлива, а стало быть, счастлив был и Моцарт. И металлические клавиши его от этого довольно шевелились, наигрывая одному лишь ему ведомую мелодию.

Эпилог

В саду четы Шульцев происходило раскрытие настоящего преступления. Подозреваемых было двое, жертва — одна, а необходимость раскрытия — слишком острой, чтобы откладывать его на потом.

— Он пронес ее вот сюда… оттуда… нет, отсюда, — бормотал себе под нос агент магического сыска, расхаживая под одним из деревьев в саду. Делал он это очень осторожно, дабы не затоптать ненароком следы, в изобилии оставленные на мокрой после дождя земле, при том с силою прижимал к глазам небольшой бинокль-лорнет.

— Ежели вспомнить, что сразу после обеда…

Из дома донесся отчаянный плач, и агент замер на несколько мгновений, чутко прислушиваясь к нему, после чего с утроенной силой заходил под деревом, продолжая свое, поистине важное дело.

Петр Иванович наблюдал за этим хождением со тщательно скрываемой улыбкою, которая нет-нет, да проскальзывала на его губах, и приходилось ему вновь делать серьезный вид и строго хмурить брови.

— … ежели вспомнить, что сразу после обеда Жужу спала в малой гостиной… — продолжал тем самым временем агент, — времени у нее на то, чтобы украсть и сгрызть куклу, по всему, не оставалось…

— А ежели посмотреть на остатки куклы в пасти Пирата, — вступил в операцию Шульц, подходя к сыну, — то и изучение следов можно оставить за ненадобностью.

Он присел на корточки подле дерева и со всем тщанием осмотрел «место преступления», с довольным видом покивал на то, что Ивану Петровичу, десяти лет отроду, чрезмерно увлекающемуся в последнее время делом сыска, удалось сохранить все следы в целости и сохранности. После чего поднялся и отправился на вечерний моцион по одной из дорожек сада.

Иван Петрович постоял еще немного, покивал сам с собою тоже, развернулся, отбежал от дерева и, приноровившись к шагу отца, тоже отправился на прогулку, идя подле Шульца. Это было излюбленное времяпрепровождение лейб-квора в прошлом, а ныне господина фельдмейстера, сменившего на этом посту Фучика Аниса Виссарионовича, отправившегося «доживать свой век» в Карловы Вары.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация