Сидящей в старомодном экипаже Настасье Павловне Оболенской чудилось, что с приходом ночи город словно зажил иной, скрытой от дневного света, жизнью. Погруженная в эту странную, таинственную атмосферу Оболенская вздрогнула, когда грубый мужской голос с нотками нетерпения внезапно окликнул ее, дабы известить, что они прибыли на место. Расплатившись с извозчиком, Настасья Павловна огляделась, хотя разобрать что-то в этом тумане казалось задачей довольно сложной.
Но здание, которое она искала, не заметить было трудно, даже несмотря на смог. Как поведал Настасье дорогой дядюшка Анис Виссарионович, сие до крайности неприличное заведение открыто было в Шулербурге около года назад, но уже пользовалось весьма скандальной и дурной славой. По слухам — сам дядюшка, по его словам, обходил это место десятой дорожкой — здесь давались самые возмутительные представления и демонстрировались весьма развратного толка танцы. Не говоря уж о нарядах тех, кто имел несчастье служить в данном заведении. «Сплошное непотребство!» — восклицал Анис Виссарионович, промокая батистовым платочком вмиг вспревший от активно выказываемого им возмущения лоб. «Это позор Шулербурга!» — добавлял он, взмахивая руками, словно отгонял от себя сам образ этого «возмутительного заведения». А Настасья слушала его молча, гадая о том, что же это за танцы такие да представления дают в загадочном кабаре «Ночная роза».
И вот теперь она стояла перед ним, и свет его огней, различимый даже в плотном удушливом саване тумана, мерцал перед нею, маня к себе яркой вывеской. Само кабаре было выстроено в нехитрой форме круга, с возвышающимся над светлыми стенами зеленым куполом-маковкой. Неподалеку от «Ночной розы» Настасья Павловна, хоть и не без труда, разглядела главный собор города — церковь святого Николая Чудотворца. Такое соседство казалось жестокой насмешкой, лишним свидетельством того, насколько люди в теперешние времена отдалились от Бога. На фоне окруженного огнями кабаре темная громада церкви казалась чем-то чужеродным и посторонним в этом мире, где люди, слишком поверившие в собственные бесконечные возможности и свершения, враз забыли о том, верой во что жили на протяжении веков. И здесь, в Шулербурге, заброшенность соборов казалась еще более очевидной и пугающей, чем в стольном Петербурге, где государь по большим праздникам все еще посещал церковные службы.
Поежившись от ощущения чего-то страшного и неминуемого, накатившего вдруг на нее оглушающей волною, Оболенская сосредоточилась на том, что ей предстояло сделать в этот вечер. Крепко сжав в руках казавшийся ненужным и неуместным сейчас веер, Настасья Павловна решительным шагом направилась ко входу в обитель порока, как величал «Ночную грозу» Анис Виссарионович, предостерегая ее от приближения к этому ужасному месту. Но Настасья, подходя к крепкой кованой двери кабаре и вспоминая эти слова дядюшки, думала о том, что ей вовсе не помешает узнать кое-что о том, от чего старался уберечь ее дорогой дядюшка.
Купив на входе билет, Настасья Павловна прошла в ярко освещенный зал, где вполне прилично одетый, вопреки дядюшкиным рассказам, оркестр играл какую-то незнакомую мелодию. Людей в зале было много, преимущественно мужчин, но беглый осмотр показал, что господина Шульца среди них нет. Зная изобретательность Петра Ивановича по истории с лодкой, под которой он прятался, Настасья Павловна рассудила, что искать его нужно вовсе не здесь.
Убедившись, что ее появление осталось почти незамеченным благодаря неприметному темному плащу, капюшон которого скрывал лицо, Оболенская смешалась со стоящей в проходе толпой и быстро скрылась за кулисами. Она решила, что ежели Петра Ивановича нет среди зрителей, то весьма вероятно, что находится он по другую сторону сцены.
Настасья обошла несколько гримерных — какие-то из них пустовали, а в иных можно было застать прелюбопытное зрелище — например, мужчину, натягивающего женские чулки — когда ее разведывательный поход был остановлен внушительной дородной дамой, вооруженной хлыстом.
— Ты кто такая? — поинтересовалась женщина, наступая на Настасью Павловну всей своей немалой массой, по сравнению с которой плеть в ее руке казалась просто невинной игрушкой.
— Я… новая артистка! — выпалила Настасья Павловна первое, что только сумела придумать, в надежде, что подобное объяснение полностью удовлетворит грозную даму. Но последовавшая реакция была прямо противоположной Настасьиным ожиданиям.
— Ты опоздала! — пробасила женщина, уперев руки в бока. — Немедленно ступай в свою гримерную! Твой выход уже скоро!
— Какая же из них моя? — поинтересовалась Оболенская, судорожно соображая, как же ей ускользнуть от этой страшной женщины.
— Я покажу, — кивнула та столь решительно, что завитые в кудри короткие волосы ее резво подскочили и затряслись перед Настасьей Павловной, едва не вызвав у последней головокружение своим диким хороводом. — Иди вперед, — скомандовала женщина таким тоном, что Оболенская сразу поняла — придется ее послушаться.
Таким образом она оказалась препровождена в тесную комнату, слабо освещаемую керосиновой лампой, вся нехитрая обстановка которой состояла из стула, туалетного столика с зеркалом, ширмы, да шкапа в углу.
— Твой наряд там, — деловито указала Настасьина мучительница на шкап, — одевайся поживее. Я обожду за дверью, дабы проводить тебя к остальным, покуда ты еще где не заплутала, — сказала она с какой-то странной улыбкой и вышла, оставив Настасью Павловну мучиться догадками, что же это за остальные и во что она столь нелепым образом оказалась вмешана?
В шкапу было одно-единственное платье, немало озадачившее Оболенскую. Яркого лилового оттенка, украшенное рядами белых пышных оборок, оно было сшито так, что полностью оголяло плечи, а вырез на груди был таким огромным, что Настасья Павловна сильно засомневалась, что платье вообще способно прикрыть оную. Но самым пугающим в наряде была юбка с огромным разрезом, доходившим, судя по всему, до самого бедра, да еще и более короткая спереди, нежели сзади. При одной только мысли о том, чтобы облачиться в подобный верх неприличия, Оболенская почувствовала, как щеки заливает румянец. А если ее в этом наряде увидит Петр Иванович?.. Господи, да сможет ли она после такого стыда ему хоть раз в глаза взглянуть?
Настасья Павловна встревоженно огляделась по сторонам, словно надеялась, что где-то в комнатушке спряталась от нее потайная дверь, окошко или люк, но все было напрасно. Голые каменные стены оставались холодны к молящему о помощи взгляду девушки. Громкий стук в дверь заставил вздрогнуть, а голос из-за двери прозвучал как приговор:
— Ну, скоро ты там?
— Сейчас, — отозвалась Настасья Павловна, смиряясь с неизбежностью и стараясь не думать о том, какое лицо будет у господина лейб-квора, когда он увидит, что на ней надето. Но, в конце концов, они ведь оба находятся на задании. И случившийся с ней казус нужно рассматривать не как величайшую неприятность, а как настоящий подарок судьбы. Костюм танцовщицы — это ведь просто блестящая маскировка!
Приободрившись подобными мыслями, Настасья Павловна как могла быстро сняла свое собственное платье и натянула на себя неприличное одеяние. Почти тотчас же она поняла, что если станет самостоятельно застегивать все крючки на спине, то будет делать это до самого утра. Неужели же другие артисты справляются с этим самостоятельно?
