Возвращаясь к противоречиям, возникшим между Тухачевским и начальником Генштаба РККА Егоровым по заданию на «игре», следует отметить также, что Тухачевский «возразил против расчета сил германской армии, полагая его приуменьшенным. Он сказал, что если немцы в начале Первой мировой войны выставили 92 дивизии, то теперь они смогут выставить вдвое больше, т. е. примерно 200 дивизий, и что, не обеспечив себе таких превосходящих сил, они никогда не ввяжутся в большую войну, которая так или иначе перерастет для них в войну на два фронта. Поэтому он считал, что к северу от Полесья может появиться одних немецких 80 дивизий»1163.
Убежденный в неизбежности для СССР войны на два фронта, Тухачевский настаивал на срочном и значительном увеличении армии и количества ее соединений. Он считал, что самое малое «общее число потребных для РККА стрелковых дивизий поднимется до 207. На самом деле эта потребность значительно выше»1164. Тухачевский полагал, что количество стрелковых дивизий в РККА должно быть доведено примерно до 250 («мы же разворачиваем всего только 150 стрелковых дивизий»1165). В связи с изменившейся геостратегической ситуацией СССР маршал обращал внимание на «исключительно слабое развитие артиллерийского и танкового резерва Главного Командования»1166. Он вообще считал необходимым срочно наращивать число механизированных соединений, предостерегая оптимистов ссылками на быстрое развитие бронетанковых сил у немцев, выражая при этом свое скептическое отношение к боевым возможностям Красной конницы. То же самое говорилось им и по поводу авиации. Принятие предложений Тухачевского означало новый рывок в модернизации оборонной системы РККА и СССР и, следовательно, резкое увеличение бюджетных расходов на оборону.
Один из самых способных из молодых «генералов» (в 1936 г. ему было 38 лет) комдив Д.А Кучинский напомнил присутствовавшим на упомянутом заседании Военного совета, что он «на последней стратегической игре (в января 1937 гг.) участвовал начальником штаба у Гитлера, у Тухачевского»1167. Важно обратить внимание на пояснение Кучинского, что он будет говорить о «последней стратегической игре», т. е. о той, которая состоялась в январе 1937 г. Будучи порядочным человеком, в своем выступлении, касаясь второго варианта этой игры (в январе 1937 г.), он старался быть объективным и пытался представить реальную обстановку на этой игре. Поясняя позицию и поведение Тухачевского, он сообщал: «Я должен сказать, что в эту игру Тухачевский вносил необычайную страстность. Он говорил, что у германцев должно быть больше сил. У него должно быть еще 30 резервных дивизий, он требовал на 20-е сутки дать ему еще 20 дивизий. Шла речь о пяти механизированных дивизиях»11618. Кучинский заострил внимание на этом обстоятельстве, поскольку Ворошилов, явно «передергивая», обвинял Тухачевского в подтасовке хода игры. «Он очень хитро дал себя разгромить, – выразил свои подозрения нарком. – Его совершенно разгромил Уборевич…Уборевич командовал своим Западным фронтом, а тот командовал за Гитлера объединенными польско-немецкими силами. Уборевич его совершенно разгромил. Как он мог дать себя так громить?»
Кучинский, таким образом, пытался наивно объяснить Ворошилову, почему Уборевичу удалось разгромить Тухачевского: из-за недостаточности сил у немцев и поляков, которых у них, по мнению Тухачевского, должно быть значительно больше. Для большей убедительности в том, что Тухачевский вполне обоснованно считал, что у германской стороны должно быть больше войск для нанесения удара и поражения «красных», Кучинский сослался на ответственного работника Разведуправления.
«…Я от Никонова слышал, – обосновывал он свои доводы. – Три механизированные дивизии, четвертая формируется и есть кадры для пятой дивизии. Говорили, что пять танковых дивизий у германцев может быть. Это было в присутствии Меженинова. Тухачевский настаивал на том, чтобы возможно больше дать сил германцам. Я считаю, что эта военная игра, которая проведена в 1936–1937 гг., должна быть как следует продумана и выводы из нее надо делать не только прямые, и от обратного…От обратного надо сделать выводы»1169. В сущности, Кучинский, как и Тухачевский, независимо от своей дальнейшей судьбы, стремились убедить руководство Красной армии в необходимости прислушаться к их предложениям и доводам, которые они высказали еще в апреле 1936 г.
Однако начальник Разведуправления Красной армии комкор С.П. Урицкий решил подыграть Ворошилову и Егорову и представить дело так, что якобы все было наоборот. «Вот взять оперативный план, – он имел в виду оперативный план германской армии. – Мы прорабатывали немецкий оперативный план и пришли к такому мнению, что у них имеется увеличение на несколько дивизий. Тухачевский несколько дней подряд нас ошеломлял: «Не может быть такого количества дивизий». Благодаря проверке по нашей линии и по линии НКВД, уже нельзя было это отрицать, было установлено, что, бесспорно, имеется такое количество дивизий»1170. Получалось, что будто бы не Генштаб, не Ворошилов, а Тухачевский отстаивал меньшее количество дивизий у германской стороны. Конечно, на фоне выступления Кучинского это была откровенная и вульгарная фальсификация ситуации на игре. Но Урицкий не мог в возникшем споре осмелиться сказать правду. Он не стал объяснять далее, что, используя эту новую развединформацию, Тухачевский и начал настаивать на необходимости увеличения количества дивизий у немцев. Тогда получилось бы так, что убеждение Тухачевского в большем количество дивизий у германской армии не являлось следствием его умозрительных предположений, чем считал это Генштаб и поддерживавший его Нарком. Он опирался на сведения Разведуправления.
Перед началом игры Тухачевский также «выразил пожелание, чтобы еще до начала оперативного времени по игре он мог эти силы (германские) развернуть соответственно принятому им оперативному плану, дабы опередить «красную сторону» в сосредоточении и первым открыть военные действия. Он добивался, следовательно, такой обстановки, которая обеспечила бы противной стороне внезапность выступления. Однако, по свидетельству Иссерсона, «маршал Егоров, который, как начальник Штаба, должен был руководить игрой, придерживался другой стратегической концепции, рассчитывая на возможность предварительного сосредоточения наших сил к границе. Он не согласился поэтому с соображениями Тухачевского…. Он выразил свое явное неудовольствие по поводу этих соображений и категорически отверг какое-либо преимущество немцев как в численности сил в начале войны, так и в сроках сосредоточения у нашей границы. Выходило даже, что они появятся у нашей границы позже, чем развернутся наши главные силы. Соображения Тухачевского встретили, таким образом, сильную оппозицию и были отвергнуты»1171, и во время стратегической игры в апреле 1936 г., и во время ее возобновления в январе 1937 г. Так объяснял ситуацию один из авторов «проекта» по данной стратегической игре.
Спор между Тухачевским и начальником Генштаба Егоровым был обусловлен разностью их мнений на предмет поведения германской стороны в случае начала военных действий. Егоров считал, что в случае начала войны, немецкая армия нарушит нейтралитет прибалтийских государств и вторгнется на их территорию, чтобы пройти к границам СССР. Однако пока немцы будут проходить через Прибалтику, советские войска успеют подготовиться и развернуться на своих рубежах согласно оперативному плану. «Тогда он (т. е. Тухачевский. – С.М.), – свидетельствовал Урицкий, – стал уверять: „Они через лимитрофы не пройдут, потому что лимитрофы их не пустят“»1172.
