О «заговоре Тухачевского», сведения о котором оказались в распоряжении ОГПУ в августе-сентябре 1930 г. из так называемого «дела Какурина-Троицкого», достаточно много говорилось в моих предшествующих книгах. Поэтому ограничусь лишь той информацией, которая не была ранее задействована.
Прежде всего, хочу обратить внимание на некоторые показания арестованного в 1938 г. бывшего Наркома внутренних дел СССР Н.И. Ежова. Он утверждал, что к 1936–1937 г. в верхушке РККА существовало три «группировки»: «группа заговорщиков, состоявшая из крупных военных работников и возглавляемая… Егоровым»; «троцкистская группа Гамарника, Якира и Уборевича и офицерско-бонапартистская группа Тухачевского»1262.
Самые ранние сведения о «бонапартистской группе Тухачевского» сообщал в ОГПУ секретный сотрудник Овсянников, служивший в Штабе РККА, в декабре 1925 г.1263 В состав этой «бонапартистской группы Тухачевского» входили и Какурин с Троицким. Ежов называет ее «офицерской», т. е. не связанной с внутрипартийными группировками и включавшей в свой состав бывших офицеров «старой армии». Иными словами, следствие по «делу Тухачевского» в 1937 г. имело достаточно ясное представление о том, что Тухачевский не входил в «группу Якира – Гамарника – Уборевича», а был лидером самостоятельной «бонапартистской группы», не связанной непосредственно с Троцким и «троцкистами». Более того, по свидетельству Ежова, это были «две конкурирующие между собой группы»1264.
Летом 1930 г., по свидетельству указанных выше близких к Тухачевскому Н.Е. Какурина и И.А Троицкого, в обстановке очередного обострения внутрипартийной борьбы во властной элите СССР Тухачевский, как и на рубеже 1923–1924 гг. занял выжидательную позицию и готов был к взятию в свои руки власти в стране и установлению военной диктатуры при крайнем обострении политической ситуации, в случае, к примеру, убийства Сталина кем-либо из представителей оппозиции. Тогда это «дело» вроде бы разрешилось благополучно для Тухачевского после проведения очной ставки между ним и свидетельствовавшими против него лицами. «Мы очную ставку сделали, – вспоминал об этом деле Сталин на заседании Военного совета 1–4 июня 1937 г., – и решили это дело зачеркнуть»1265. Эта очная ставка была проведена 23 октября 1930 г. Но не она решила благополучный для Тухачевского исход дела.
«Мы обратились тогда к тт. Дубову (Дубовому), Якиру и… (в стенограмме пропуск, однако в соответствующих документах значится Гамарник1266), – продолжал Сталин, – „Правильно ли арестовать Тухачевского как врага?“ Все трое сказали: „Нет, это, должно быть, какое-нибудь, недоразумение, неправильно“»1267.
Однако, судя по следующим репликам Сталина, на указанном заседании Военного совета все было не так гладко. «Я больше верил Дубову (Дубовому), – признавался почти семь лет спустя Сталин. – Он с одной стороны характеризовал Тухачевского как врага»1268. Следовательно, если Якир и Гамарник выразили однозначное сомнение в достоверности показаний Какурина и Троицкого и антисоветских замыслах Тухачевского, то Дубовой колебался и высказал какие-то соображения, компрометировавшие Тухачевского как человека, связанного с антисоветскими элементами. «На очной ставке, – продолжал Сталин комментировать позицию Дубового, – он сказал, что Тухачевский был связан с враждебными элементами. Два арестованных об этом показывали»1269. Щаденко уточнил: «Да, в протоколе Троицкого»1270. Значит, главные компрометирующие Тухачевского показания давал не Какурин, а Троицкий. Поэтому и судьба его сложилась, по крайне мере, первоначально гораздо благоприятнее, чем у Какурина, осужденного на 10 лет тюремного заключения. Но не это, как мне представляется, главное.
Из контекста приведенной выше информации следует, что после очной ставки Тухачевского с Какуриным и Троицким, на которой они подтвердили свои показания, было предложено (трудно сказать, от кого исходило это предложение: от самого Сталина (вряд ли, из осторожности), Ворошилова или Орджоникидзе) арестовать Тухачевского. Иными словами, показания Какурина и Троицкого против Тухачевского, таким образом, были приняты как достаточное основание для его ареста. Он не смог их опровергнуть и оправдаться. Видимо, именно по предложению Сталина, было решено доверить его судьбу «украинцам» – Якиру, Гамарнику и Дубовому. Именно они, их позиция в защиту Тухачевского определила исход этого «дела». Поэтому замечание Сталина в письме к Молотову 23 октября 1930 г., что Тухачевский «оказался чист на 100 %» было все-таки лукавым. Он не был «чист на 100 %» в глазах Сталина. Просто-напросто Сталин вынужден был это признать, потому что вопрос о «политической чистоте» в пользу Тухачевского решила Украина: командующий Украинским военным округом Якир, его заместитель Дубовой и выходец с Украины, друг Якира – начальник Политуправления РККА и замнаркома и Председателя РВС СССР Гамарник. А если учесть колебания Дубового, – Якир и Гамарник. Так или иначе, но Сталин был готов «репрессировать» Тухачевского уже тогда, в октябре 1930 г., но не смог: гарантом политической безопасности Тухачевского была Украина. Кроме того, Сталину было политически невыгодно тогда подвергнуть репрессиям Тухачевского: слишком популярная фигура среди комсостава Красной армии, нужная фигура в отношениях с Западной Европой и необходимая в качестве противовеса в вероятных в дальнейшем трениях между партийно-государственной верхушкой (самим Сталиным) и лидирующими группами в советской военной элите. Несомненно, предполагалось, что Тухачевский, скомпрометированный показаниями Какурина и Троицкого, будет вполне управляемым. Сталину оставалось лишь предпринять определенные действия кадрового характера, чтобы «приручить» Тухачевского, сделать послушным (и благодарным) своим сотрудником, в том числе и в военно-политических вопросах, к тому же чрезвычайно авторитетным и внутри страны, и за ее пределами.
Еще одно небольшое, но существенное уточнение, касающееся этого «дела», дал Ворошилов: «Это было в 1929– 30 гг…»1271 Сведения об этом «заговоре Тухачевского» и «деле Какурина – Троицкого», содержащиеся в известной «Справке по проверке обвинений…», даются таким образом, что складывается впечатление, что показания Какурина и Троицкого, арестованных в середине августа 1930 г., против Тухачевского были даны ими случайно, в ходе следствия. На самом деле, и об этом знал (тогда или узнал потом) Ворошилов, «дело» это началось еще в 1929 г.
Во-первых, «секретную сотрудницу» ОГПУ О.А Зайончковскую (дочь известного русского генерала А.М. Зайончковского, также сотрудничавшего в начале 20-х гг. с советскими спецслужбами) опрашивали о Тухачевском и его настроениях еще в декабре 1929 г.1272 Но на 1929 г. указывает и вдова Тухачевского (в 1940 г.). «…Еще в 1929 году, – показывала она на допросе, – в беседе с мужем Тухачевским, последний рассказал мне, что имел неприятность через Троицкого Ивана Александровича и Какурина Николая Евгеньевича, преподавателей академии им. Фрунзе. Неприятность эта заключалась в том, что при аресте Какурина был якобы обнаружен список какой-то организации, в котором имелась фамилия Тухачевского, но в этот список Тухачевский был внесен якобы без его согласия и ведома. Этот вопрос разбирался в ЦК ВКП(б) и Тухачевский смог доказать, что он ни в чем не повинен и ни к чему не причастен»1273.
