В этих показаниях интересно, прежде всего, то, что, во-первых, Тухачевский упорно называет «заговор» «военным», а не «военно-троцкистским», как он был квалифицирован в вопросе следователя. Во-вторых, Тухачевский фактически не признал связь своего «военного заговора» с Троцким, выразив лишь предположение, что тот мог о нем знать. В-третьих, не отвергая сведений о получении записки от Седова (но не от Троцкого лично!) через Путну с предложением установить «более близкую связь с троцкистскими командирскими кадрами», ответил согласием. Но непосредственно он ответил согласием комкору Путне, а не Седову и не Троцкому; в-четвертых, эти «близкие связи» Тухачевского «с троцкистскими командирскими кадрами» существовали в действительности, хотя бы с теми же Путной или Примаковым, однако доказать, что эти связи имели политически-конспиративный, основанный на «троцкистской ориентации», а не служебный характер, по существу, было невозможно. В-пятых, сообщение Тухачевского, что записку Седова он сжег, фактически исключает ее как следственную улику и делает сохраняющей лишь словесные, воображаемые признаки реальности. В контексте рассматриваемого вопроса о «группе Тухачевского», о которой столь детально давал показания Фельдман, целесообразно привлечь пристальное внимание к так называемому «последнему слову Тухачевского» на судебном процессе.
«…Всякая группировка становится антисоветской…»
При надлежащем анализе и подходе «последнее слово Тухачевского» позволяет пролить немного света на «заговор Тухачевского», точнее, на то, что инкриминировалось ему и квалифицировалось как «заговор».
«Я хочу сделать вывод из этой гнусной работы, которая была проделана, – так начал свое последнее слово М.Н. Тухачевский на судебном процессе 11 июня 1937 г. – Я хочу сделать вывод, что в условиях победы социализма в нашей стране всякая группировка становится антисоветской группировкой. Всякая антисоветская группировка сливается с гнуснейшим троцкизмом, гнуснейшим течением правых. А так как базы для этих сил нет в нашей стране, то волей-неволей эти группировки скатываются дальше, на связь с фашизмом. на связь с германским генеральным штабом. Вот в чем гибель этой контрреволюционной работы, которая по существу была направлена к реставрации капитализма в нашей стране»1298.
Проанализируем первое положение, нуждающееся в комментарии. Тухачевский признает наличие «группировки», «своей группировки», «группировки Тухачевского». Но он воздерживается от признания в том, что эта «группировка» имела политический характер, что она была по своей природе «политической группировкой». Он лишь далее соглашается с тем, что «всякая группировка», независимо от целей, которые преследуют ее члены, в политической и социально-экономической системе, сложившейся к 1936–1937 гг., является объективно «антисоветской» по своей направленности просто в силу того, что она является самостоятельной, независимой или претендующей на независимость, не предусмотренной, не санкционированной властью, советской властью. Иными словами, независимо от своих субъективных целей и намерений, члены «группировки» оказываются на «антисоветских позициях», и, следовательно, вся их деятельность, в силу этого, является «антисоветской деятельностью». А значит, она направлена на разрушение уже сложившейся социалистической системы. Любая «группировка» объективно является оппозиционной по отношению к правящей «группе», а следовательно, направленной против правящей «группы». И тем не менее Тухачевский признает, что была лишь «группировка», в которую он входил.
С точки зрения субъективного настроя членов этой «группировки» она не была антисоветской, направленной против советской власти, против советского государства. Иными словами, по своему субъективному настрою и направленности она не была ни антисоветской, ни троцкистской, ни «правой», ни профашистской и прогерманской, но могла быть расценена в качестве таковой, и только таковой, по существу своему, в силу сложившейся социально-политической структуры и системы СССР, в силу объективных обстоятельств внутриполитического характера и международного положения СССР.
Идеологическая концентрация в СССР достигла своего предела, персонально воплощая социализм и советскую власть в личности Сталина, а Красную армию – в личности Ворошилова. В сущности, это уже «обожествление» этих имен, превращение их в некими «метафизические» символы. Поэтому всякое выступление против них означало «измену», «предательство». Всякая связь с кем-либо за рубежом вне ведома Сталина и Ворошилова – это измена, предательство.
«В условиях победы социализма» у такой, как и у всякой иной «группировки», не может быть внутри СССР социальной опоры, социальной базы. Но раз внутри СССР для этой группировки, по определению, нет социальной опоры, то, следовательно, такая опора должна находиться только за пределами СССР. Это логично вытекает из теоретических положений о построении социализма в одной стране, даже если тому нет доказательств, если это не подтверждается конкретными фактами. Отсутствие фактов у следствия ничего не означает. Так должно быть, следовательно, так было, исходя из логики умозрительной, идейно-теоретической установки.
Исходя из всего сказанного выше, складывается единственный вывод: Тухачевский признает лишь свое участие в группировке, которая, независимо от субъективных намерений ее членов, в свою очередь, не может не быть объективно антиправительственной, т. е. антисоветской. Она может быть только «антисоветской», враждебной, а внутри советской страны, не имея внутри нее социальной базы, – только тайной группировкой. Поэтому группировка – это и есть «заговор».
«Я считаю, что в такой обстановке, как сейчас, когда перед советской страной стоят гигантские задачи по охране своих границ, когда предстоит большая, тяжелая и изнурительная война, в этих условиях не должно быть пощады врагу. Я считаю, что наша армия должна быть едина, сколочена и сплочена вокруг своего наркома Клементия Ефремовича Ворошилова, вокруг великого Сталина, вокруг народа и нашей великой партии. Я хочу заверить суд, что полностью, целиком оторвался от всего того гнусного, контрреволюционного и от той гнусной контрреволюционной работы, в которую я вошел…». Следовательно, эта «контрреволюционная работа» была начата и организована не Тухачевским, а другими, а он уже потом в нее «вошел».
«Я хочу сказать, что я Гражданскую войну провел как честный советский гражданин, как честный красноармеец, как честный командир Красной армии. Не щадя своих сил, дрался за Советскую власть. И после Гражданской войны делал то же самое. Но путь группировки, стащившей меня на путь подлого правого оппортунизма и трижды проклятого троцкизма, который привел к связи с фашизмом и японским генеральным штабом, все же не убил во мне любви к нашей армии, любви к нашей советской стране, и, делая это подлое контрреволюционное дело, я тоже раздваивался. Вы сами знаете, что, несмотря на все это, я делал полезное дело в области вооружения, в области боевой подготовки и в области других сторон жизни Красной Армии».
Еще один важный аспект «последнего слова». Тухачевский, как это видно из цитированного выше фрагмента, говорит о своей «связи с фашизмом и японским генеральным штабом», но он избегает слова «измена», «предательство», отказываясь, таким образом, признать свою «измену» и «предательство». Тухачевский говорит о «фашизме», но не конкретизирует, что имеет в виду «германский фашизм». Он говорит вообще о «фашизме». Под «связью» же можно предполагать весьма широкий спектр отношений, включая профессионально-служебные, личные и пр., но не обязательно предполагающие измену Родине, «предательство», нарушение присяги. Однако имеются в виду связи, не санкционированные советской властью, советским правительством, тайные от них связи.
