Напомню еще две фразы из выступления Сталина по вопросу о Блюхере и ОКДВА «…Созываем совещание в зале ЦК… Мы тогда Гамарника ругали, а Тухачевский его поддерживал». Когда было это совещание? Конечно, после 10 декабря 1936 г. Пожалуй, это было в декабре 1936 г.
Замечание Сталина: «…Мы тогда Гамарника ругали, а Тухачевский его поддерживал» – несомненно, отражает беспокойство, которое вызвала позиция Тухачевского: ведь, получается, выступил против Сталина, защищал Гамарника! Они, получается, по принципиальному политическому вопросу выступили вместе против линии Сталина и Ворошилова. Это уже не выступление Тухачевского во время застолья и в хмельном состоянии против Ворошилова, после чего, на другой день, он извинялся. Это было выступление против Сталина и в трезвом состоянии. И если Тухачевский вел себя так смело, то, видимо, он чувствовал поддержку. К этому следует добавить и его резкие возражения против замечаний Ворошилова при обсуждении проекта нового Полевого устава 1936 г., тоже в декабре 1936 г., о чем вспоминал Г.К. Жуков (об этом я писал в предшествующих книгах, поэтому не останавливаюсь на подробностях).
Поэтому, опасаясь, что на месте смещенного Блюхера окажется или Гамарник, или Тухачевский, Сталин поменял свое решение. Он оставил Блюхера в прежней должности, даже вопреки сильному желанию Ворошилова. Он добился своего: поссорил Блюхера с другими маршалами, обозначив себя единственным его защитником. Старый и примитивный до банальности, но и поныне эффективный политический метод: «Разделяй и властвуй!»
Возвращаясь к вопросу о переводе Якира в Москву по предложению Тухачевского, следует отметить, что Сталин в то же время получал возможность, в случае чего, всегда сослаться на то, что это предложение исходило от Тухачевского. Таким образом, можно было способствовать заодно и некоторому охлаждению отношений Якира и будущего маршала. Во всяком случае, тогда, в 1935 г., Тухачевский и Якир могли, по крайней мере, выглядеть, в некоторой степени, как противники, а не как соратники. Однако в данном случае важно главное – Якир казался Сталину наиболее политически опасной фигурой среди военных и политически наиболее значимой. По сути дела, Якир был «военным министром» на Украине и к тому же членом ЦК ВКП(б). Косвенным образом это проявилось и на судебном процессе: первым среди обвиняемых шел Якир, а уже за ним Тухачевский. Именно его следовало лишить возможностей как-то влиять на политические процессы в стране, лишить реальных войск и Украины. Но Сталин полагал, что время еще не пришло. Оно пришло в 1936 г., когда начались с июля 1936 г., с ареста комдива Д. Шмидта, аресты высшего (а также старшего) комсостава в Киевском и Харьковском военных округах – на Украине. Начался, так сказать, «отстрел» командиров, в той или иной мере близких к Якиру.
«…Я считаю Тухачевского очень опасным военным заговорщиком…»
Так храм оставленный – все храм,
Кумир поверженный – все бог!
М.Ю. Лермонтов
Преданные соратники Сталина, пожалуй, в личных оценках и характеристиках Тухачевского следовали за «хозяином», безусловно доверяя ему в этом, а потому в определенной мере подтверждали его оценку «маршала-изменника». «…Тухачевский – рафинированный дворянин, – вспоминал Каганович, – красивый, грамотный, умный, способный»1308. На соответствующий вопрос собеседника: «А Тухачевский?» Молотов гораздо лаконичнее, более скупо, но выразительно ответил: «Тот больше аристократ»1309.
«Бонапартистский потенциал» Тухачевского был хорошо известен Сталину еще с 1923 года. Он хорошо запомнил и понял опасность Тухачевского, зная, что «падение» Троцкого было обусловлено «военной тревогой» осени 1923 г. и позицией, занятой тогда в отношении Троцкого и его штаба командующим Западного фронта (Смоленск, Белоруссия) Тухачевским и командующим войсками Украины и Крыма Фрунзе.
В 1935–1937 гг., в обстоятельствах новой «военной тревоги», ситуация складывалась аналогично: Якир (Украина), Уборевич (Белоруссия), а в центре Тухачевский. Однако Сталин знал также и то, что Тухачевский осторожен и никогда сам не инициирует государственный переворот, если к тому не подведут его обстоятельства и не подтолкнут внутрипартийные оппозиционеры и особенно другие высшие чины Красной армии. Пока генералы будут разобщены, пока они будут соперниками в карьере, в славе, в чинах и должностях, вряд ли они объединятся вокруг какого-либо лидера, даже вокруг Тухачевского, не без оснований полагал Сталин. Большинство генералов его не любили и по многим причинам. Поэтому, ценя способности Тухачевского, лишив его реальных войск, рассорив с другими лидерами, Сталин вполне мог быть спокоен: Тухачевский ни на какой заговор не пойдет и никакой переворот не устроит, а его выдающиеся военные данные могут быть с успехом использованы.
Тухачевский находился в неприязненных отношениях с Ворошиловым. Вряд ли Уборевич чувствовал себя неуязвленным и сохранял к Тухачевскому абсолютно дружеские чувства после того, как его, Уборевича, сместили с должности замнаркома и отправили на округ, а Тухачевского назначили на его место в 1931 г. Эта неприязнь, обида и соперничество лишь усилились, когда Тухачевскому было присвоено звание Маршала Советского Союза, а Уборевичу – лишь командарма 1-го ранга.
У Тухачевского были враждебные отношения с Буденным, неприязненные – с А.И. Егоровым. Не говоря уж о том, как к нему, гвардейцу-золотопогоннику, относились крестьяне, бывшие «партизаны» гражданской войны: Ковтюх, Кутяков, Белов, Дыбенко и им подобные. Поэтому Сталину нечего было опасаться Тухачевского, который был политически одинок Опасным он мог стать лишь в том случае, если все генералы согласятся признать его своим лидером, а он согласится принять на себя эту роль. Вот тогда «имя» Тухачевского становилось опасным для Сталина. Поэтому искать главную причину действий Сталина против Тухачевского в 1937 г. следует именно в этом.
Ворошилов в своем докладе 1 июня 1937 г. упомянул совещание, когда «Тухачевского поставили» (цитата приводилась выше). Имелось в виду совещание в Политбюро 7 мая 1937 г. Однако заседание Политбюро ЦК ВКП(б), запланированное на 7 мая 1937 г., содержало в своем плане лишь один вопрос «О секретаре Комитета обороны», который решался «опросом»1310. В тот же день, согласно «Журналу записей лиц, принятых И.В. Сталиным», 7 мая 1937 г. Сталин встречался лишь с Н.И. Ежовым. Встреча была недолгой, всего в продолжении 20 минут, с 14.50 до 15.10. Очевидно, она содержала служебную информацию Ежова и никакого ее обсуждения не было. Зато вполне можно рассматривать как совещание ограниченного круга лиц, входивших в состав Политбюро, совещание у Сталина на следующий день, 8 мая.
На этом совещании присутствовали: Ворошилов, Молотов, Каганович, Якир и Ежов1311. Раньше всех пришел в 17.00 Ворошилов, покинувший кабинет Сталина в 21.00 вместе с Молотовым, Кагановичем и Ежовым. Скорее всего, Сталину нужно было обсудить какой-то, видимо, конфиденциальный вопрос, так или иначе касавшийся военного ведомства. Наверное, до совещания Сталин считал необходимым согласовать этот вопрос (или несколько вопросов) с Ворошиловым. Судя по тому, что на этом совещании, дважды – с 18.10 до 18.40 и с 19.30 до 20.10 – присутствовал командарм Якир, не являвшийся членом Политбюро, Сталин, во всяком случае, мог обсуждать с Ворошиловым и вопрос, персонально связанный с Якиром. Молотов прибыл в кабинет Сталина на 15 минут позже Ворошилова, в 17.15, и покинул совещание, как было указано выше, вместе с Ворошиловым, Кагановичем и Ежовым в 21.00. Каганович прибыл в кабинет Сталина одновременно с Якиром, в 18.10, а Ежов вошел в кабинет в 19.20. Очевидно, что вопросы, по которым, так или иначе, требовалась информированность Ежова, т. е. вопросы, касавшиеся компетенции НКВД, начали обсуждаться в 19.20.
