Хотя Розенгольц считал свое «разногласие» с Крестинским «несущественным», это оказывается не совсем так. «Со времени возвращения Тухачевского из отпуска и до конца марта, – пояснял, не соглашаясь с Розенгольцом, что это разногласие «не существенно» и фактически дезавуируя его показания, – я с ним (с Тухачевским) несколько раз говорил на эту тему… но …срока никакого не было установлено» 1344.
Он обосновывал свое уточнение о времени этого совещания втроем, с Розенгольцем и Тухачевским, содержанием вопросов на нем обсуждавшихся. «Мы на этом совещании говорили уже об аресте Ягоды, – сказал Крестинский, – и исходили из этого ареста, как из факта. Об аресте Ягоды я узнал 2–3 апреля. Значит, это было в апреле месяце»1345.
Продолжая излагать содержание их беседы, Крестинский добавлял: «На квартире Розенгольца разговор был более определенный, Тухачевский предполагал поехать в Лондон на коронацию английского короля, чтобы не вызывать никаких подозрений»1346. Таким образом, еще один вопрос, который обсуждался на этом совещании, кроме ареста Ягоды, это предстоявшая поездка Тухачевского в Лондон. Крестинский, однако, вновь ничего не сказал об установлении срока выступления Тухачевского в ходе этого апрельского совещания, потому что далее он сказал: «Но когда выяснилось, что эта поездка отменена, он (т. е. Тухачевский) сказал, что в первой половине мая он поднимет восстание»1347. Иными словами, срок выступления был назначен Тухачевским только после того, как он узнал, что его поездка в Лондон отменена.
Персональный состав советской делегации в Лондон на коронацию короля Георга VI, в лице Литвинова, Тухачевского, Майского, был утвержден к 6 января 1937 г. Во всяком случае, об этом сообщил советский полпред И. Майский в ходе беседы заместителю министру иностранных дел Великобритании Ванситтарту 6 января 1937 г.1348 Тухачевский получил об этом официальное уведомление, поскольку отправился в отпуск 28 января. 7 апреля 1937 г., т. е. уже после возвращения из отпуска, он был официально включен в состав советской делегации для поездки в Лондон. Обстоятельства отмены поездки Тухачевского были следующими.
21 апреля 1937 г. к Сталину поступило спецсообщение Н.И. Ежова, адресованное также Молотову и Ворошилову, текст которого гласил: «Нами сегодня получены данные от зарубежного источника, заслуживающего полного доверия, о том, что во время поездки тов. Тухачевского на коронационные торжества в Лондон над ним по заданию германских разведывательных органов предполагается совершить террористический акт. Для подготовки террористического акта создана группа из 4 чел. (3 немцев и 1 поляка). Источник не исключает, что террористический акт готовится с намерением вызвать международное осложнение. Ввиду того, что мы лишены возможности обеспечить в пути следования и в Лондоне охрану тов. Тухачевского, гарантирующую полную его безопасность, считаю целесообразным поездку тов. Тухачевского в Лондон отменить. Прошу обсудить»1349.
Сталин на полученном спецсообщении написал «членам ПБ. Как это ни печально, приходится согласиться с предложением т. Ежова. Нужно предложить т. Ворошилову представить другую кандидатуру. И. Сталин»1350. 22 апреля в соответствии с рекомендациями Сталина было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б): вместо Тухачевского в состав советской делегации был включен флагман флота 1-го ранга Орлов1351.
Ворошилов ознакомился с текстом спецсообщения на следующий день, 23 апреля. Прочитав его и предложение Сталина, Ворошилов написал: «Показать М.Н. (Тухачевскому. – С.М.). 23.IV.37 г…»1352. На этом же экземпляре имеется и роспись Тухачевского, свидетельствующая о том, что он был ознакомлен со спецсообщением и рекомендациями Сталина и Ворошилова1353. Однако дата его ознакомления на спецсообщении отсутствует. Ясно только, что он ознакомился с ним не ранее 23 апреля 1937 г., но, совершенно очевидно, и не намного позже указанной даты. В силу приказного характера резолюции Наркома на документе, Тухачевского ознакомили с ним, очевидно, в ближайшее после 23-го время.
Итак, Тухачевский узнал о том, что он в Лондон не поедет примерно 23–24 апреля. «…В самом начале мая выяснилось, что Тухачевский не едет в Лондон», – уточнял в своих показаниях Крестинский. Следовательно, в конце марта 1937 г. Тухачевский, не зная об отмене своей поездки в Лондон, как выше уже говорилось, не мог планировать осуществление военного переворота до 15 мая. Показания Розенгольца, таким образом, оказывались ложными.
Очевидно, главный обвинитель, А.Я. Вышинский или председательствующий на суде Ульрих обратили внимание на эту путаницу и провели соответствующую работу с подсудимыми, особенно с трудноуправляемым Крестинским, доставившим много хлопот организаторам процесса. Поэтому после перерыва Крестинский изменил свои показания и уточнил, что на совещании на квартире у Розенгольца в конце марта или в начале апреля 1937 г. «был намечен срок выступления – вторая половина мая»1354, хотя до этого он утверждал, что «срока никакого не было установлено».
Нельзя не заметить и то, что если Крестинский хорошо помнил, какие темы они обсуждали на этой встрече (арест Ягоды и поездку Тухачевского в Лондон), то Розенгольц, судя по всему, весьма смутно представлял себе содержание их беседы втроем. Он рассказал лишь об одном из вариантов осуществления «военного переворота», изложенном Тухачевским.
«У Тухачевского был ряд вариантов, – показывал Розенгольц, сообщая о содержании их совещания в конце марта-начале апреля 1937 г. – Один из вариантов, на который он наиболее сильно рассчитывал, это – возможность для группы военных, его сторонников, собраться у него на квартире под каким-нибудь предлогом, проникнуть в Кремль, захватить кремлевскую телефонную станцию и убить руководителей партии и правительства»1355.
Примечательно, однако, что он тут же как бы спохватился, будто бы обороняясь от возможных вопросов по этому поводу. «…Мы этот план его не обсуждали, – дополнил он свои показания. – Он просто сообщил нам его, как один из вариантов, на который он возлагает большие надежды»1356. При этом показательно, что Крестинский фактически проигнорировал это сообщение Розенгольца. Он не опроверг его, но и не подтвердил. Он ничего по этому поводу не сказал и, по существу, уклонился от подтверждения этого факта. Если Тухачевский готовился к поездке в Лондон и если никакие сроки военного переворота не устанавливались, то такого рода разговоры о «кремлевском перевороте» были совершенно бессмысленны и несерьезны. Они оказывались какой-то праздной болтовней.
Возникает естественный вопрос: зачем нужно было серьезному военному заговорщику, который намеревается совершить военный переворот, но не собирается обсуждать план его реализации с кем-либо из гражданских лиц, которые, естественно, ничем ему в этом не могут помочь, вдруг излагать им один из вариантов этого плана? Разве лишь для того, чтобы кто-то из них, нечаянно или преднамеренно, сообщил об этом, куда следует?
Да и сам вариант переворота, изложенный Тухачевским, выглядит в реальной политической обстановке тех месяцев совершенно смехотворно и представляет маршала, все действия которого уже контролировались и который не мог не сознавать этого, полнейшим профаном. Такой вариант военного переворота в то время мог предложить человек, понятия не имевший ни о кремлевских порядках, ни об охране Кремля. Все это напоминало какую-то невежественную дурную самодеятельность. К тому времени «проникнуть в Кремль» Тухачевский смог бы не с «группой военных, собравшихся у него на квартире», но, пожалуй, лишь при помощи крупных войсковых частей и бронетехники. Иными словами, ни о каком тихом «дворцовом перевороте» большими или малыми армейскими силами уже невозможно было и помышлять». Странным оказывается и отношение собеседников к сообщению Тухачевского. Ни Розенгольц, ни Крестинский даже не обратили внимания на наивную нереальность подобного плана. Кстати сказать, да и сам Сталин в своем выступлении на Военном совете 2 июня 1937 г. ни о какой подготовке военного переворота Тухачевского, ни о каком его планировании в 1936–1937 гг. не говорил. Не было предмета разговора.
