Но, быть может, Тухачевский через Фриновского, которого он лучше, ближе и раньше знал, чем Ежова, передал в открытой или завуалированной форме предупреждение-угрозу от лица армии, если антиармейские действия, аресты офицеров не прекратятся. Возможно, он в таком случае и блефовал. Впрочем, такой вариант содержания разговора, все равно мог быть воспринят Фриновским как уже существующий заговор, как решимость высших офицеров во главе с Тухачевским предпринять решительные антиправительственные действия (хотя на самом деле этого не было). Можно гадать о том, как на все это отреагировал сам Фриновский, но он, так или иначе, получил вполне достоверные сведения, так сказать, «из первых рук», о конспиративных действиях ряда высших чинов Красной армии во главе с Тухачевским.
Эта встреча Тухачевского с Фриновским могла произойти где-то после 1-го мая. Получив, таким образом, вполне достоверные сведения о «заговоре Тухачевского», но, не имея на этот счет никаких улик и доказательств (в силу конфиденциальности этой встречи, «один на один»), Фриновский, поставив в известность Ежова, который довел эту информацию до Сталина, и получив санкцию, 6 мая приступил к «раскрытию заговора». Разумеется, все сказанное выше не более чем предположение, хотя имеются и другие данные о том, что в начале мая 1937 г., в контексте слухов о «заговоре среди военных», в поведении Тухачевского можно было усмотреть попытку привлечь на свою сторону ряд высокопоставленных военачальников, ранее не входивших в круг его друзей и единомышленников. Процитирую еще раз свидетельство Алксниса:
«…Недавно, когда был парад на Красной площади, Тухачевский стукает меня по плечу и говорит: „Тут холодно. Зайдем на квартиру, закусим?“ Я не хотел. Я сказал: „Мне некогда, тут самолеты садятся. Не могу“»1401. Этот эпизод, можно догадаться, произошел 1 мая 1937 г.
Вполне можно рассматривать описанный выше эпизод как попытку Тухачевского привлечь в свою «группировку» и Алксниса, который в это время также входил в группу военачальников, возглавлявших Красную армию, и, наряду с Тухачевским, являлся заместителем Ворошилова. В контексте ситуации, в которой оказался маршал, можно рассматривать и как попытку Тухачевского привлечь на свою сторону еще одного заместителя наркома по ВМС, флагмана флота 1-го ранга В.М. Орлова.
«Так, например, – рассказывал он в июне 1937 г., – еще во время первомайского парада (1937 г.) Тухачевский говорил в беседе со мной в связи с арестом некоторых деятелей НКВнудела, что вот говорят, где опасность в наших штабах, в округах. Очень многие говорят, что в ряде случаев я слышал, что это бывало, давали документы работникам НКВнудела, а теперь выяснилось, что работники НКВД могли передавать эти документы в соответствующие государства и органам разведки»1402.
Суть, прежде всего, не в том, что говорил Тухачевский Орлову, а в том, что завязал с ним разговор, в котором сказанное Тухачевским можно расценивать как зондирование отношения к НКВД со стороны «главнокомандующего» советским военно-морским флотом. В этом также можно видеть и стремление маршала найти общий язык с главным флотским начальником, привлечь его на свою сторону.
Все жесты, разговоры Тухачевского, уже находившегося под пристальным вниманием и наблюдением, его приятельское похлопывание по плечу высших командиров Красной армии, заместителей наркома, лишь усиливали подозрения и укрепляли убеждение в том, что маршал замышляет что-то чрезвычайно опасное для правительства. «Он был ненадежен».
Случайно подслушанный разговор
Еще одно, правда, тоже косвенное указание на существовавший заговор, в котором участвовал Тухачевский, приводится в книге Ю.З. Кантор о Тухачевском. Вызывает сожаление, что автор, располагая интересной, хотя и весьма своеобразной информацией не стала ее анализировать. Очевидно, подчиняясь изначально принятой, можно сказать, идеологической, установке, она всецело следовала официальной версии 1937 г. К сожалению, по объективным причинам у меня не было возможности познакомиться с источником из архива ФСБ, которым пользовалась Ю.З. Кантор, поэтому я вынужден воспользоваться его текстом по ее книге.
27 августа 1937 г., как излагает или пересказывает эти сведения Кантор, помощник директора Центральной терапевтической научно-медицинской клиники С-в Иван Семенович, написал заявление в НКВД: «В 1937 году в мае месяце к нам на работу в клинику поступила работать на должность санитарки гражданка Р-на, которая до поступления к нам работала санитаркой в Военном госпитале города Москвы… 27.8.1937 в личной беседе… Р-на рассказала мне следующее. В период вынесения приговора контрреволюционерам Пятакову и др. в госпитале находился на излечении. Тухачевский…Тухачевский в порыве гнева всем присутствующим заявил: «Я говорил вам. что нужно было убрать все правительство. 24 часа – иначе нас никого не останется». Р-на тотчас же обратилась к сестре (старшей). И сообщила, о чем говорил Тухачевский. Последняя сказала Р-ной, чтобы она больше об этом случае никому не говорила, иначе она, сестра, ее засадит как за клевету на командиров»1403.
Далее в книге цитируется часть «протокола допроса от 23 сентября 1937 г. Р-ной Натальи Павловны, до революции – с 1907 года батрачки, после революции – рабочей, неграмотной». Она, надо полагать, более точно передала содержание возмущенной тирады Тухачевского.
«В госпитале я работала около 4 месяцев зимой 1936– 37 года, – сообщала она следователю. – В период процесса и суда над контрреволюционерами троцкистами в госпитале на излечении находились Тухачевский Николай или Михаил, точно имени не помню… В тот день, когда в газетах было опубликовано сообщение о приведении смертного приговора над контрреволюционерами-троцкистами в исполнение, я зашла в 30 палату: там были Овсянников и Тухачевский. Они меня не заметили. Тухачевский говорил Овсянникову: «Вот видишь, их расстреляли, я говорил, что надо давно было убрать… здесь Тухачевский нецензурно обругал товарища Сталина, тогда бы мы в 24 часа переизбрали все правительство». Услышав их слова, я спросила: «А кто же у власти-то будет?» У власти-то будут люди, найдутся, были бы… сказал Тухачевский. Он здесь же хвалил Пятакова, и он тоже хороший заслуженный человек, его надо бы оставить в живых. Тухачевский говорил, что все… расстрелянные троцкисты – хорошие ребята, но вот теперь расстреляны, а ведь боролись за Советскую власть и много сделали для нашей страны. Об этом факте и разговорах я больше ни с кем не говорила, так как боялась, что меня будут таскать. Летом об этом я рассказала члену партии, помощнику директора Центральной Терапевтической Научно-Методической клиники тов. С-ву, который мне обещал передать об этом в НКВД»1404.
Прежде всего, следует сразу же отметить, что все это, совершенно очевидно, относится не к Николаю Николаевичу Тухачевскому, старшему брату маршала, а к М.Н. Тухачевскому. Во-первых, в своих показаниях свидетельница признавалась, что она не знает, какой Тухачевский находился тогда в госпитале и произносил эти речи: Михаил или Николай. Поэтому-то, во-вторых, на очной ставке с Н.Н. Тухачевским указанная санитарка и не узнала в нем того Тухачевского, о высказываниях которого она поведала следователю. Это было естественно и не только потому, что Н.Н. Тухачевский был страшно измучен допросами, но и, прежде всего, потому, думается, что это был «не тот Тухачевский». Кроме того, в-третьих, в свою очередь, Н.Н. Тухачевский все отрицал, а М.Н. Тухачевскому это уже нельзя было предъявить, поскольку все описанное выше происходило в сентябре-октябре 1937 г., после его расстрела. Следствию же целесообразно было предъявить эти свидетельские показания Н.Н. Тухачевскому для его осуждения, хотя, как уже отмечалось, свидетельница не знала точно, какой из братьев находился тогда в госпитале. В-четвертых, известно, что в январе-феврале 1937 г., действительно, в госпитале находился маршал М.Н. Тухачевский. И, в-пятых, это ему было под силу пытаться решать вопрос о смене правительства («тогда бы мы в 24 часа переизбрали все правительство»), а не его брату, майору запаса, не располагавшему никакими властными служебными и административными возможностями для инициирования и реализации смены советского правительства в 24 часа. Выражение «тогда бы мы в 24 часа переизбрали все правительство» вполне может служить указанием (правда, косвенным) на обсуждение вопроса о замене правительства («тогда бы мы») группой лиц, в которую входил и Тухачевский, располагавших возможностями заменить правительство. Уже эта ситуация позволяет говорить о наличии политического антиправительственного заговора группы лиц, включавшей и Тухачевского.
