Совещание Тухачевского, Якира и Корка 9 апреля 1937 г. вызвало правительственные меры по предотвращению возможного военного переворота: назначение 15 апреля Фриновского 1-м заместителем наркома внутренних дел и комкора Фельдмана, доверенное лицо Ворошилова, заместителем командующего Московским военным округом.
Мы не знаем, о чем говорил Тухачевский с Фриновским на строго законспирированной встрече. Но, кажется, к 6 мая 1937 г. 1-й заместитель наркома внутренних дел из содержания и контекста этого разговора узнал о настроениях, угрозах, а может быть, и о планах Тухачевского что-то такое, что не оставляло у него никаких сомнений в чрезвычайной политической угрозе, исходящей от маршала и других «генералов». Поэтому считал острой необходимостью в срочном порядке использовать любые средства для ее предотвращения и для их уничтожения. О чем говорил Сталин с Якиром 8 мая 1937 г., наверное, мы никогда не узнаем. Возможно, на этот раз у Сталина нашлись для Якира слишком весомые аргументы, вынудившие командарма отказаться от защиты Тухачевского, если этот вопрос обсуждался. Впрочем, никаких конкретных достоверных сведений о планировании и подготовке Тухачевским военного переворота в апреле-мае 1937 г., о фактах, об этом свидетельствовавших, в распоряжении Сталина к июню 1937 г. не было. Не было их в его распоряжении и к февралю 1938 г.
Была обильная информация о наличии в высшем комсоставе Красной армии двух группировок высших командиров РККА (Гамарника – Якира – Уборевича и Тухачевского), с большей или меньшей решительностью выступавших против оборонной политики Сталина и Ворошилова, чреватой, по их мнению, поражением СССР в случае войны. Они требовали смены высшего руководства вооруженными силами, персонально Наркома обороны СССР Ворошилова и его ближайшего окружения. Обе группировки к концу 1936 г. начали предпринимать совместные действия, оказывать давление на Сталина в этом направлении. Реализация их намерений была воспринята Сталиным, и не без серьезных оснований, как стремление, если не формального, то фактического отстранения его от власти. В первые месяцы 1937 г. обе группировки, а также внутрипартийная оппозиция сремились объединить свои усилия, выдвигая в качестве своего единого лидера, «знамени» и «имени» Тухачевского, предпринимая попытки добиться его согласия на это. Именно указанные обстоятельства обусловили действия Сталина, направленные на «большую чистку» и репрессии в высшем и старшем комсоставе РККА, в первую очередь, против Тухачевского, независимо от его согласия или несогласия выполнять роль лидера заговорщиков. «Он был именем» и, по мнению Сталина, он «был не надежен».
Тем не менее имеется один, но вполне достоверный факт, свидетельствующий о подготовке военно-государственного переворота в 1937 г. Это – назначение начальника Главного управления РККА по начальствующему составу комкора Фельдмана на должность заместителя командующего Московским военным округом 15 апреля 1937 г.
Будучи близким другом Тухачевского, одним из самых активных «заговорщиков», вовлекавшим в их ряды высших командиров и в то же время пользовавшимся исключительным доверием наркома, он, как «главный кадровик» в Красной армии, считался самым компетентным в вопросах кадрового обеспечения Красной армии, прежде всего в высшем эшелоне ее руководства. Поэтому в атмосфере угрожающих слухов о «заговоре красных маршалов» и готовящемся государственном перевороте Ворошилов назначил именно его, Фельдмана, заместителем командующего МВО – как политически самого надежного своего сотрудника.
Именно благодаря этому назначению заговорщики получали возможность использовать реальные вооруженные силы столичного округа в действиях, направленных на насильственное изменение состава военного и государственного руководства СССР. Поэтому эти действия вполне можно квалифицировать как реальный шаг в подготовке государственного переворота.
Забегая на несколько лет вперед, касаясь впечатления от «дела и процесса Тухачевского» и репрессий в высшем комсоставе Красной армии, Разведывательный отдел Генерального штаба сухопутных войск Германии 15 января 1941 г. представил Гитлеру свое заключение. В нем, в частности, отмечалось: «В связи с последовавшей после расстрела летом 1937 года Тухачевского и большой группы генералов «чисткой», жертвой которой стало 60–70 % старшего начальствующего состава, имевшего частично опыт войны, у руководства «высшим военным эшелоном» (от главнокомандования до командования армией) находится совсем незначительное количество незаурядных личностей… Преобладающее большинство нынешнего высшего командного состава не обладает способностями и опытом руководства войсковыми объединениями»1409.
Я не буду рассматривать вопрос о степени адекватности оценок германским военным и политическим руководством профессионального потенциала Красной армии и ее высшего комсостава к 1941 г. Но так или иначе, «впечатление от процесса Тухачевского во мнении большинства офицерского корпуса»1410 подвело их к заключению: «обороноспособность Советской Армии находится в обратной пропорции к ее численности. она не способна противостоять наступлению немцев»1411. Иными словами, «1937 год» в Красной армии спровоцировал германскую агрессию против СССР в 1941 г. Германский генералитет и Гитлер были уверенны в том, что они, несомненно, разгромят Красную армию и реализуют свои грандиозные геополитические планы.
Несомненно, в предвоенные годы в оперативно-стратегических вопросах лучше всех разбирался Тухачевский и в этом отношении превосходил Сталина. Однако став «главковерхом», если бы он получил таковую должность, человек с таким характером, как Тухачевский, в ходе войны рано или поздно должен был отстранить Сталина от принятия стратегических, а следовательно, в значительной мере и от политических, решений либо Сталин должен был сам изначально и самостоятельно, по личной инициативе, уйти на второй план и предоставить Тухачевскому полную свободу воли и решений. Как складывалась бы ситуация на фронтах при таком варианте стратегического руководства страной, сказать трудно и прогнозировать вряд ли возможно и целесообразно. Во всяком случае, Верховным Главнокомандующим должен был стать человек, являющийся высшим руководящим лицом в государстве. При всех прочих недостатках, это было самое главное и самое необходимое преимущество для успешного руководства обороной страны в условиях тяжелой войны.
Однако вряд ли Сталин согласился бы ограничиться ролью всесильного исполнителя решений и директив Тухачевского. Конфликт на самом верху военной и политической власти, между Сталиным и Тухачевском, в ситуации, хотя бы отдаленно сходной с той, которая сложилась летом 1941 г., был бы неизбежным и самым страшным, губительным ударом по обороноспособности СССР с последствиями, тяжесть и масштабы которых трудно измерить и предсказать.
«Феномен Тухачевского», возникший в революционном разломе Российской империи как персонифицированная идея «коммунистического империализма», втиснутый в сталинский «русский коммунизм», и казалось, проросший им, достигший полноты самовыражения, был, однако, им же отторгнут. И в этом смысле, перефразируя классика, «феномен Тухачевского», тоже «вышел из сталинской шинели».
Сомнений в том, что и в 1923-м, и в 1930-м, и в 1936-1937-м гг., в условиях «военной тревоги» и кризиса власти, Тухачевский размышлял о вмешательстве в судьбу советского государства, не исключая перспективу взять на себя заботу о его будущем, нет. «У него было предчувствие и мания „великого будущего“»1412.
