«Заносчивый, необщительный, холодный, пренебрежительный Тухачевский, – будто продолжая цитированные выше характеристики и указывая на их истоки, свидетельствуют знавшие еще Тухачевского-гимназиста, – держался от всех «на дистанции», не смешиваясь с массой товарищей. У него был лишь свой «дворянский кружок», где велись разговоры о родословных древах, древности родов, гербах и геральдике»595. «Он казался всегда несколько самоуверенным, надменным…» – отмечала Г.Серебрякова уже в 30-е гг.596 Один из его сослуживцев вспоминал, что в обстановке Гражданской войны, в пору командования 5-й армией, в 1919 году, «одно время Тухачевский носил ярко-красную гимнастерку, но при этом всегда был в воротничке, в белоснежных манжетах и руки имел выхоленные с отточенными ногтями»597. «Аристократ» – так определил его В.М. Молотов598.
«Польский» поход Тухачевского был самым блестящим и самым катастрофичным воплощением советского военного искусства, военного порыва «коммунистического империализма» со всеми его достижениями и недостатками. Это была полнейшая военная катастрофа «красного Наполеона» и Мировой революции – провозвестие его будущей личной трагедии.
После этого события, развернувшего его «наполеоновскую судьбу» в каком-то неведомом направлении, затуманенном завесой тайны, он все явственнее начал ощущать себя не «Наполеоном русской революции», а ее «Тухачевским». Смутно прорисовывалась пугающая своей несопоставимостью ни с чем, «одинокая», новая «исторически-эпохальная» идентификация – «Тухачевский». Формировался новый «революционный архетип», возникший в недрах русской революции. И если одним из несущих функциональных элементов «революционного архетипа» французской революции являлся Наполеон, то подобным же, но функционально иным элементом «революционного архетипа» Великой русской революции стал Тухачевский.
«Феномен Тухачевского» – это не «мифологизированная» и «легендированная», в той или иной исторической тональности личность Тухачевского. «Феномен Тухачевского», в предельном (memento mori!), конечном своем выражении (fines coronat opus!) и воплощении – это тот самый «бонапартизм, выросший из революционной войны». Это – «заговор тухачевских» («красных маршалов», «наполеонов», «бонапартов», «краснощеких поручиков», «вундеркиндов»), рожденных Гражданской войной в России, не пожелавших или не сумевших одеться в «сталинскую шинель» «русского коммунизма». Их знаково-типологическая природа ярче всего проявилась и воплотилась в Тухачевском. Его личная деятельная роль в этом «заговоре» со временем стала совсем не обязательна. Но, во всяком случае, он являлся его знаменем и «знаком».
Часть II
«Бонапартизм вырос из революционной войны»
Тухачевский и германия в 1922–1923 гг.
С деловыми визитами Тухачевский ездил в Германию несколько раз с 1922 по 1932 гг., не считая последнего раза в январе и феврале 1936 г., когда он дважды останавливался в Берлине по пути в Великобританию и на обратном пути из Франции в Москву.
Самая ранняя по времени информация о поездке Тухачевского с секретной миссией в Германию содержится в показаниях его тестя, бывшего полковника Генштаба К.Е. Гриневича. По его, вполне достоверному свидетельству, Тухачевский ездил в Германию в августе 1922 г.599 Гриневич сообщал, что он из Москвы в Смоленск «ездил в августе 1922 г. после того, когда Тухачевский уехал за границу. О том, что Тухачевский за границу ездит, я знал от его секретаря Геймана. Тухачевского… я видел в его вагоне и его провожал. После отъезда Тухачевского за границу я уехал опять к дочке в Смоленск, так как она была накануне родов. Когда в 1922 г. уезжал за границу т. Тухачевский, то я действительно был на вокзале, провожал его. Был у него в вагоне. Куда он едет и цель его поездки, он мне ничего не говорил»600. Из цитированного выше следует, что Тухачевский уехал за границу в августе 1922 г. Кроме того, из текста видно, он отправлялся за границу из Москвы, а не из Смоленска (хотя был в это время уже вновь командующим Западным фронтом).
22 октября 1922 г. генерал-майор А.А. фон-Лампе записал: «У меня есть слухи, что под фамилией Скорина в Берлине Тухачевский – не могу пока проверить и использовать»601. Весьма вероятно, что Тухачевский в это время действительно ездил в Германию в составе советской военной миссии во главе с начальником ГУВУЗ РККА Д.Г. Петровским для осмотра германских общевойсковых школ602. Косвенным признаком достоверности слухов, зафиксированных фон-Лампе в дневнике, можно считать псевдоним «Скорин», под которым якобы Тухачевский посещал Германию: так называлось поместье, пожалованное в XV в. его предку. Возможно, Тухачевский использовал это название в качестве своего псевдонима.
Тухачевский неоднократно посещал Германию и в 1923 г. Цели этих визитов были несколько иными. Они были обусловлены нараставшим с января 1923 г. ожиданием войны между Германией и Францией, которая могла спровоцировать и германскую социалистическую революцию. В СССР ожидали германскую социалистическую революцию: сначала, с января по июль 1923 г., рассчитывая на то, что Рурский кризис спровоцирует социалистическую революцию в Германии, а затем, когда военная напряженность начала спадать и надежды на революционную войну стали исчезать, советское партийное руководство намерено было поддержать нарастание революционной напряженности и довести ее до революции уже без расчетов на германо-французскую войну.
«Рурский кризис», разразившийся в Германии в январе 1923 г., дал толчок новому подъему революционного движения и складыванию революционной ситуации в этой стране. Он возродил надежды на близкую «мировую революцию» у высшего политического и военного руководства СССР. Советско-германские отношения в контексте политических процессов, начавшихся после франко-бельгийской оккупации Рура в январе 1923 г., можно поделить на два основных периода. Первый, с января по август 1923 г., был обусловлен опасениями советского руководства относительно «нового похода Антанты» против СССР. Политические руководители Советского Союза опасались, что, оккупировав Германию, Франция вплотную приблизится к советским границам. Поэтому в этот период основной упор в своей германской политике советское политическое и военное руководство делало на получении эффективной помощи со стороны Германии в вооружении РККА и на достижении определенных советско-германских договоренностей по совместным боевым действиям Рейхсвера и Красной армии в случае франко-германской и германо-польской войны. К этому вопросу германское руководство проявляло повышенный интерес603. Активными проводниками курса на тесные военно-политические отношения с СССР и Красной армией в виду угрозы войны являлись канцлер В. Куно, его друг главнокомандующий Рейхсвером генерал-полковник Г. фон Сект и германский посол в СССР граф У. фон Брокдорф-Ранцау. Однако под влиянием обострявшейся внутриполитической ситуации в Германии, вызванной так называемым «пассивным сопротивлением» действиям Франции, угрозой всеобщей забастовки, канцлер Куно подал в отставку. Новый канцлер Германии Г. Штреземан 13 августа 1923 г. «сформировал правительство большой коалиции с участием СДПГ и взял курс на изменение внешней политики – отказ от односторонней «восточной ориентации» и поиск «модус вивенди» с Францией»604.
