Ожидание «диктатуры Тухачевского»
«…Сейчас готовится в России и какой-то новый, непредусмотренный нами этап, – писал Б.А Бахметьеву В.А Маклаков 7 июня 1923 г. – …Ленина нет… все остальные слишком слабы. Тогда и является фатальная надежда. на силу военного диктатора…Если бы какой-нибудь Тухачевский разыграл роль, скажем, даже не Бонапарта, а Муссолини…»625. Эти предположения были подсказаны Маклакову письмом Е.Д. Прокопович-Кусковой, в котором она сообщала в Париж из Берлина 28 мая 1923 г. о положении в Советской России и рассуждала о возможной роли армии в антибольшевистском перевороте, особое внимание уделяя М.Н. Тухачевскому626. Таким образом, впервые ожидание «диктатуры Тухачевского» в Советской России было высказано в русском зарубежье в конце мая 1923 г.
Однако прямые сведения об установлении «военной диктатуры Тухачевского» в Советской России в ближайшее время появились в начале сентября 1923 г. В начале сентября 1923 г. генерал-майор фон-Лампе отправил донесение генералу Е.К. Миллеру в Париж, в котором сообщал следующее: «В Берлин приехал на короткое время опальный советский главнокомандующий Вацетис. Есть сведения, что он настроен сильно против «жидов», вершащих судьбами России и верит в спасение «советской России», в смену современной власти диктатурой. В качестве диктатора он называет Тухачевского, которого считает выдающимся по воле и энергии»627.
В данном документе не указывается число месяца сентября, указаны только месяц и год, а в данном случае это весьма существенно для определения времени прибытия Вацетиса в Берлин. По свидетельству весьма осведомленного сотрудника дореволюционной российской разведки и послереволюционной белой разведки В.Г. Орлова, «в Берлин прибыл Вацетис. Он был одним из высших командиров Красной армии и известным специалистом по Гражданской войне в России. Туда же под фамилией Полянин приехал Тухачевский, молодой человек крупного телосложения, с непроницаемым выражением лица и крючковатым носом, очаровавшим всю Фридрих-штрассе своими размерами»628.
Орлов указывает лишь год – 1923, без указания месяца и числа. А.А. Зданович уточняет (на основе официальных документов), что Вацетис прибыл в Берлин в августе 1923 г.629 Возможно, дополнительное уточнение о появлении Вацетиса в Берлине позволят дать некоторые фрагменты выступления Троцкого на заседании Политбюро ЦК 21 августа 1923 г.
Троцкий в своем выступлении упомянул письмо руководителя Германской коммунистической партии Брандлера, написанное и отосланное в ЦК РКП(б) в июле 1923 г., в котором тот просил «дать военных спецев для штаба, который будет руководить военной стороной дела германской революции»630. А далее Троцкий ссылается уже на «доклад воен. спеца, работающего при Брандлере». Очевидно, что речь идет об одном из «военспецов», присланных Брандлеру в Берлин из СССР, в ответ на его просьбу, поскольку своих «военспецов» у руководства Германской коммунистической партии не было. Далее Троцкий передает суть полученного им доклада этого «военспеца». Сам факт доклада «военспеца» Троцкому является косвенным указанием на то, что этот «военспец» подчиняется Троцкому. «У этого спеца нет, может быть, широкого политического подхода к событиям, – говорит Троцкий, – есть излишнее пристрастие к схемкам и чертежам… Военно-стратегическую сторону дела этот спец все же нюхом, чутьем военного человека учитывает правильно»631. Если к Брандлеру в Берлин была направлена группа «военспецов», то «докладчиком» выступал старший и главный в этой группе. Таковым, скорее всего, и был Вацетис, к тому же достаточно близко связанный с Троцким еще с 1918 г. (Вацетис был рекомендован Троцким на должность Главнокомандующего Вооруженными силами Республики, являясь, таким образом, «протеже» и креатурой Троцкого. Летом 1919 г. Троцкий активно протестовал против смещения Вацетиса с должности Главкома). Приведенная информация позволяет считать, что Вацетис был направлен в Берлин по июльскому запросу Брандлера и прибыл туда еще в первой половине августа (может быть, в начале) 1923 г. Вполне естественно, что Колоссовскому не сразу удалось встретиться и поговорить с Вацетисом. Видимо, разговор, состоялся приблизительно в конце августа 1923 г. После содержание этого разговора Колоссовский передал фон-Лампе.
Следовательно, фон-Лампе получил цитированную выше информацию в самом конце августа или в начале сентября 1923 г. О прибытии в Берлин Тухачевского и пребывании его там фон-Лампе ничего не сообщает на страницах своего дневника. Если бы он знал об этом, то, конечно же, не преминул бы отметить этот факт в дневнике и, уж наверняка, сообщил бы об этом в штаб Врангеля.
В нашем распоряжении нет более или менее определенных сведений о том, когда Тухачевский находился в Берлине. В.Г. Орлов опубликовал свою книгу в 1929 г. и дал в ней лишь общие сведения о пребывании Вацетиса и Тухачевского в Берлине в 1923 г. Из его краткого сообщения даже нельзя с определенностью сказать, находились ли они в Берлине в 1923 г. одновременно или в разное время. Для некоторого уточнения данных сведений целесообразно обратить внимание на весьма важные революционные события, происходившие в Германии летом-осенью 1923 г., получившие название «германский Октябрь», и процитировать некоторые фрагменты книги Орлова, предшествующие сведениям о прибытии в Берлин Вацетиса и Тухачевского.
Как было отмечено выше, оживление внешнеполитической активности Тухачевского, которая выразилась в его публичных выступлениях, приходится на 1923 г. Это оживление было обусловлено нарастающим социально-политическим обострением в Германии.
В июле-августе 1923 г. социально-политическая обстановка в Германии резко обострилась. В Политбюро ЦК РКП(б) была принята установка на вооруженное вмешательство Красной армии в германскую революцию. Мнения в высшем советском руководстве разделились.
На заседании Политбюро ЦК 21 августа 1923 г., оценивая перспективы развития революционной ситуации в Германии и опираясь на выводы специалистов, Троцкий выразил мнение, что Германскую Коммунистическую партию «характеризует ее военное бессилие»632. Опираясь на информацию военного специалиста при Брандлере, Троцкий заявил, что его «доклад прямо говорит о возможности военного поражения». «В общем, – продолжал Троцкий, – доклады военного спеца, о которых я говорю, проникнуты тем, что мы будем не готовы к революции. Тот же доклад с чисто военным чутьем говорит о том (и это верно), что революция – дело ближайших месяцев или даже ближайших недель». При этом Председатель РВСР требовал принять все необходимые меры к тому, чтобы не допустить войны с Польшей, считая, что «политика в отношении Польши» должна вестись «в плоскости переговоров о транзите и военном невмешательстве»633.
Пожалуй, лучший знаток социально-политических и революционных процессов в Германии Карл Радек также выразил «большие сомнения» относительно «пригодности германской коммунистической партии к роли гегемона». В то же время он сомневался в пригодности «будущих членов германского совнаркома, импортированных из Москвы». Не без оснований он опасался, что «московские товарищи, склонные направлять каждую революцию по образцу российской, не смогут дать пригодных для германской обстановки директив»634. Оценивая ситуацию в Германии, Радек считал: «…Первый вопрос, в оценке которого мы, может быть, расходимся, тот, что, по-моему, занятие Германии союзниками угрожает не созданием контрреволюционного тыла, а национальной войной. Второе. Я боюсь, что в Германии сейчас не коммунизм придет после фашизма, а фашизм после коммунизма. Мы удержать массы не можем». Под фашизмом Радек имел в виду молодую национал-социалистическую партию. В связи с высказанным мнением он пояснял, что «огромное значение там будет иметь. мелкая буржуазия (главным образом как фашисты)». Резюмируя свою позицию, Радек, однако, был убежден, что «не только не надо входить в столкновения с фашистами, но надо всячески избегать их, пока экономическая обстановка не разложит фашизм». В заключении своего выступления, обойдя вопрос о военном вмешательстве в германские дела, он ограничился заявлением: «Мы должны выступать как партия защиты Германии»635.
