«Такая фигура может попытаться «вынырнуть» из революции, поставив ее силу к своим услугам… – ответил Ильин, допуская возможность «бонапартизации» СССР. – На этом покоятся, конечно, расчеты Брусилова, Зайончковского, Слащева, может быть, Троцкого (вряд ли), полковника Каменева и Буденного»663. Далее философ оценивает «бонапартистский потенциал» каждого из перечисленных выше «красных генералов», интересовавших врангелевский штаб.
«Брусилова и Зайончковского я знаю: оба старчески хитры и трусливо-расчетливы, – комментирует Ильин их способности стать «красным Бонапартом». – Поэтому сами ничего не сделают, если их не сделают события»664. Примечательно, что Ильин поясняет, что лично знаком с Брусиловым и Зайончковским. «Слащева – не знаю. – продолжает он. – Полковник Каменев – просто штабной спец из радикалов…Троцкий – умен, выдержан, прекрасный актер, глубоко беспринципен, тактически большой ловкач; думаю, что он – давнишний сотрудник немцев»665. О личном знакомстве с Троцким и советским Главкомом Каменевым философ умалчивает. Вряд ли он лично знал Троцкого, и нет никаких оснований предполагать его близкое знакомство с Каменевым. Наиболее интересна и, можно сказать, загадочна его фраза о Тухачевском.
«Тухачевский, – оценивает Ильин, – очень честолюбив, фаталистичен, молчалив; кажется, не умен666; может стать центром заговора; вряд ли справится»667. Из контекста фразы складывается впечатление, что Ильину приходилось лично общаться с Тухачевским или, по крайней мере, близко наблюдать его в компании своих близких друзей. На это указывают некоторые черты личности Тухачевского, отмеченные Ильиным: «молчалив; кажется, не умен». Другие же черты личности «красного генерала» можно было бы уяснить лишь при более длительном и близком общении с Тухачевским, будучи с последним в приятельских и служебных отношениях: «очень честолюбив, фаталистичен». Таковых отношений у Ильина с Тухачевским, конечно, не было. Для дальнейшего выяснения источника сведений Ильина о Тухачевском необходимо обратить внимание на следующие обстоятельства.
Ильин неоднократно подвергался в РСФСР арестам за антисоветскую деятельность. Последний раз это произошло 6 сентября 1922 г. Он пробыл в заключении до 22 сентября 1922 г. и в тот же день, прямо из заключения был депортирован за границу. Таким образом, познакомиться с Тухачевским у него была возможность только до начала сентября 1922 г. Согласно имеющимся сведениям, в гостях у генерала Зайончковского Тухачевский бывал в 1923–1924 гг.668 Поэтому увидеть, познакомится с Тухачевским в доме Зайончковского философ не мог, если был арестован 6 сентября 1922 г., а затем депортирован из страны. Следовательно, о таких штрихах личности Тухачевского, как «молчалив; кажется, не умен», и именно в такой «редакции» («кажется»), он мог услышать от Зайончковского, который еще не имел возможности узнать Тухачевского в близком общении, но судил лишь по беглым впечатлениям 1921–1922 гг., когда Тухачевский (с августа 1921 г. до февраля 1922 г.) был начальником Военной академии РККА. Что касается таких характеристик Тухачевского, как «очень честолюбив, фаталистичен… может стать центром заговора», то Ильин мог получить их тоже от Зайончковского, который, в свою очередь, мог услышать их от своего племянника, близкого приятеля и сослуживца Тухачевского, бывшего полковника Генштаба Н.Е. Какурина. Кому могла принадлежать последняя ремарка к облику Тухачевского «вряд ли справится» в связи с предположением, что он «может стать центром заговора», сказать трудно. Вряд ли это вывод самого Ильина: для этого у него не было личных впечатлений. Вряд ли это был вывод Какурина. Его близкие дружеские отношения с Тухачевским продолжались до августа 1930 г., причем в июле 1930 г. Какурин обнаружил некоторые признаки намерений Тухачевского вмешаться в политические процессы в обстановке противоборства Сталина с «правым уклоном». Если Какурин сомневался в том, что Тухачевский, вмешавшись в политическую борьбу, «справится», то, скорее всего, попытался бы отстраниться от своего именитого друга из опасения, что тот, проиграв борьбу, увлечет и своих друзей в пропасть своего падения. Скорее всего, сомнение «вряд ли справиться», высказанное относительно успеха возможного «заговора Тухачевского», могло принадлежать Зайончковскому. Оно не носит утвердительного характера, но отражает неуверенность автора в своем суждении, лишь определенное сомнение.
Вернемся, однако, к вопросу о пребывании Тухачевского в Германии в связи с подготовкой «германского Октября и к дате прибытия в Берлин «группы Пятакова-Радека» – 22 октября 1923 г., памятуя о том, что революция в Германии была «назначена» на 9 ноября. Если Тухачевский под давлением высшего партийного руководства вынужден был отправиться в Германию после разбирательства его персонального дела в ЦКК (в партийном суде), то это должно было произойти не ранее 8 ноября 1923 г. (7 ноября он официально считался больным и потому не принимал участия в праздничном параде), а появиться в Берлине он мог не ранее 10 ноября. Неполные два месяца его пребывания в Берлине истекали бы в последних числах декабря 1923 г.
Однако точно известно, что 21 декабря 1923 г. Тухачевский был уже в Москве и выступал на открытии Военно-научного общества при Военной академии РККА. Следовательно, к этому числу он уже приехал в Москву, а выехать из Берлина должен был не позднее 18 декабря.
Не исключено, что Тухачевский мог быть в Германии, в частности в Берлине, во-первых, непродолжительное время, а во-вторых, либо раньше, либо в ноябре – середине декабря, то есть приблизительно с 10 ноября по 18 декабря 1923 г.
Возвращаясь к сообщению Вацетиса о грядущей близкой «диктатуре Тухачевского», полагаю необходимым обратить внимание на следующее, чрезвычайно важное сообщение.
28 января 1924 г. генерал-майор фон-Лампе сделал в своем дневнике весьма важную и знаменательную запись, содержание которой в значительной мере проясняло мнение Вацетиса о грядущей «диктатуре Тухачевского». «Был Колоссовский, – записал генерал, – по его словам, основанным на словах проезжего коммуниста Грачева Арсения, в Смоленске, вокруг Тухачевского, группируется часть спецов и недовольных наличием жидов в армии – группа эта, естественно, идет против Троцкого! Это интересно: по-видимому, в этой группе и Вацетис! Он уехал из Берлина обратно в Россию!»669 Через два дня, 30 января 1924 г., видимо предприняв необходимую проверку сведений, полученных от Колоссовского, по другим каналам, фон-Лампе направил в Париж к генерал-лейтенанту Е.К. Миллеру и его помощнику полковнику П.А Кусонскому официальное секретное сообщение с подробной справкой о полученной информации, касающейся «группы Тухачевского» в Смоленске. «По заслуживающим доверия сведениям, проехавший недавно через Берлин в Париж коммунист Арсений Грачев, ранее игравший крупную роль в Туркестане670, сообщил, что в толще Красной армии имеется значительная организация, поставившая себе целью производство переворота в стране и в самой армии. Группа эта основой своей противоправительственной пропаганды ставит выступление против еврейского засилья и в силу одного этого не примыкает к оппозиции, возглавляемой Троцким, и действует не только независимо, но и против него. Возглавляется группа командующим Западным фронтом, бывшим подпоручиком л-г. Семеновского полка Тухачевским, находящимся с Троцким лично в неприязненных отношениях. Находится вся организация в Смоленске, где расположен штаб Западного фронта. Грачев после пребывания в Париже и ознакомления там с настроениями русской эмиграции предполагает вернуться в Россию через Берлин. Есть основания предполагать, что к упоминаемой выше группе принадлежит и уезжавший недавно из Германии обратно в Советскую Россию бывший главнокомандующий Красной армией Вацетис»671.
