«От авантюристов и фанатических идеалистов, – считает автор, – к военным диктаторам и талантливым циническим комбинаторам – такова линия развития революции в ее фазах. Только с момента вхождения революции в русло мирной жизни люди иного психологического типа начинают восходить в командные слои»855.
Завершая, Сорокин делает вывод, уже в какой-то мере морализуя в оценке «революции». «Как ни неприятны, быть может, люди второго и третьего типа, – заключает он, – все же приходится предпочесть их людям первого типа: цинические комбинаторы, по крайней мере, умеют жить сами и дают жить другим, тогда как непримиримые революционеры-сектанты и сами не умеют жить и не дают жить другим. Революционный и контрреволюционный фанатизм страшнее цинизма – такова горькая истина, преподносимая историей856.
Интересна «сорокинская» мотивировка неизбежности перехода революционного лидерства от «вождей» «первого периода революции» к «вождям» «второго типа». «Значительная часть их, – объясняет он, – прошла через тюрьмы и каторгу, что не могло не отразиться на их нервах, чем и объясняются те каторжные методы и тот каторжный режим, которые они ввели вместо обещанного земного рая. (Отсюда практический вывод: нецелесообразно избирать на командные посты после низвержения старого режима много страдавших «борцов за свободу». Они неизбежно неуравновешенны и не годны для выполнения функций управления)»857.
В этом отношении, возможно, он прав, если иметь в виду того же Сталина или Дзержинского. Но он не прав относительно Ленина, Троцкого или Зиновьева, Каменева. Во всяком случае, логика рассуждений Сорокина такова, что непосредственным «наследником» Ленина должен стать кто-то из «вождей второго типа», из военных вождей, т. е. кто-то из так называемых «бонапартистов» – Буденный, Тухачевский, Фрунзе, Каменев, а затем – Красин.
Русский философ И.А Ильин, как и Сорокин, находившийся в Советской России до своей высылки в сентябре 1922 г., также являлся непосредственным свидетелем и в некотором смысле участником революционных событий в России. Он дает свой «список» наиболее известных «большевистских вождей» (на конец 1922 г.). В их состав он включает, разумеется, Ленина, затем «заместителя Ленина Каменева», Красина, а также Троцкого, Богданова, Бухарина858. К ним он добавляет «военных вождей» Советской России «Брусилова, Зайончковского, Слащева, Тухачевского… Троцкого… полковника Каменева и Буденного»859.
Наиболее видными «левыми» большевиками Ильин считает Богданова и Бухарина860. К «правым» он относит прежде всего Троцкого, однако особое внимание обращает на Каменева, считая этого большевистского «вождя» одним из самых значимых. «…Заместитель Ленина Каменев (не военный), – характеризует его Ильин, – очень «правый» коммунист, лавирует, мечтает усидеть при «демократическом» режиме и вывести революцию на «средний исторический путь» (его собственные слова)…»861. Философ полагает, что политически Каменев весьма гибок, убежден, что «он был бы способен на блок с Милюковым и промышленными республиканцами»862.
Как самостоятельную фигуру среди «правых» большевиков философ оценивает Красина. Он относит его к числу «опасных и вредных властолюбцев» 863 и в этом плане ставит в один ряд с Милюковым и Савинковым864. Правда, Ильин сомневается в способности Красина самостоятельно и по собственной инициативе «произвести переворот»865. Однако философ убежден, что Красин «в масонские комбинации и в промышленную интервенцию войдет наверное»866. Впрочем, Ильин считал, что уход Ленина с политической арены подвел Советскую Россию на порог «бонапартизма», вероятным воплощением которого он полагал Тухачевского867.
Ни Сорокин, ни Ильин, ни фон Лампе, о котором говорилось ранее, не поставили Троцкого на второе место за Лениным.
В отличие от Сорокина и Ильина, фон Лампе называл лишь двух самых известных советских «военных вождей» – Тухачевского и Буденного. Фамилия Фрунзе появляется на страницах его дневника лишь в начале апреля 1924 г.868 Далее он упоминает его еще раза два. Явно эта фигура в составе советских «вождей» его не особенно интересовала. Тухачевскому он отдавал предпочтение лишь по наличию у него «бонапартистского потенциала».
Несмотря на то, что первым претендентом в очереди на ленинское наследие является Сталин, фон Лампе считал, что «наследником» Ленина среди большевистских вождей будет не он, а Пятаков или Рыков. «В Москве, – записал он 28 января 1924 г., – по секретным документам, сознательно посадили русского Рыкова, ввиду того, что в правящей тройке два жида и один грузин! Это знаменательно и… погрома не предотвратит! Этим кончится все равно!» 869 Однако фон Лампе, рассчитывавший на совсем иной ход политических событий, который определится позицией Красной армии, считал, что «Рыков – это только прикрытие и не такое прочное, каким был Ленин»870.
Дальнейший ход событий, правда, внес коррективы в предположения фон Лампе. После победы, одержанной «кремлевской тройкой» – Сталин, Каменев, Зиновьев – над Троцким и Тухачевским, 8 апреля 1924 г., прогнозируя политические перспективы в СССР, он записал: «…Каменев (Розенфельд), по-видимому, тоже «заболел», и теперь власть делят только Зиновьев и Сталин! Вилка суживается, и я думаю, что на XIII-й съезд она сузится совершенно. Посмотрим, что нам даст советский май»871.
Вспомним, рядовой петроградский интеллигент Г.А Князев, научный работник Академии Наук, историк по образованию, в 1922 г., ввиду слухов о близкой смерти Ленина, считал, что первыми претендентами на его «наследство» являются, в порядке очередности: Сталин, Бухарин, Зиновьев. И уже за ними, без какой-либо очередности, он называет Троцкого, Каменева, Луначарского, Крыленко, Курского, а также упоминает Дыбенко, Коллонтай и др.872 Кроме Ленина, Сталина, Бухарина и Зиновьева, все остальные «вожди» утратили в общественном сознании персональную значимость, а Крыленко, Курский, Каменев превратились в обезличенные синонимы-символы типичных большевистских «вождей», как их воспринимало массовое сознание.
Таким образом, к 1923 г. все указанные наблюдатели, в общем, были едины во мнении, что наиболее популярными и значимыми «вождями» Советской России к этому времени являлись: Ленин, Сталин, Троцкий, Дзержинский, Красин, Тухачевский и Буденный.
При этом «наследником» Ленина № 1 в большевистском руководстве склонны были считать Сталина, но более вероятным преемником Ленина считали «русского Бонапарта» – Тухачевского.
«Благородный человек, на мелкие пакости не способный»
В контексте всего сказанного выше о Сталине показательно, на мой взгляд, отношение Сталина к расстрелянному Тухачевскому. Еще в годы Гражданской войны Сталин со смешанным чувством скрытого восхищения и непримиримости как-то назвал Тухачевского «демоном гражданской войны». Думаю, допустимо полагать, что где-то на ментально-подсознательном уровне он был убежден в «демонической» природе Тухачевского и в своем призвании и священной миссии защищать «коммунистический Третий Рим» от «демонов», от «нечистой силы», от козней Дьявола, в каком бы обличии они ни являлись (хотя бы в мундире подпоручика императорской лейб-гвардии). Не буду увлекаться анализом понятия «демон», «дьявол» в религиозно-церковном, эстетическом или метафорическом смыслах. Так или иначе – это обозначение метафизического Зла.
