Поэтому, когда 23 октября 1930 г., после проверки показаний Какурина и Троицкого, компрометировавших Тухачевского как участника антисоветского заговора, Сталин с демонстративным удовлетворением писал Молотову: «…что касается Тухачевского, то он оказался чист на все 100 %», – он, пожалуй, был достаточно искренен. Но эта искренность была его, сталинской, сформировавшейся и под влиянием «ленинской политической прагматики». А Сталин был, пожалуй, самым верным и последовательным «учеником» Ленина, в политике, разумеется. В этом отношении заслуживает внимания отрывок из ответа Ленина К.А Мехоношину по прямому проводу 7 июля 1918 г., за несколько дней до измены командующего Восточным фронтом подполковника М.А. Муравьева.
«Запротоколируйте заявление Муравьева о его выходе из партии левых эсеров, – потребовал Ленин, – продолжайте бдительный контроль. Я уверен, что при соблюдении этих условий нам вполне удастся использовать его превосходные боевые качества»909. «Бдительный контроль» ради использования «превосходных боевых качеств» – это тот руководящий принцип, который, следуя ленинскому опыту, старался всегда использовать Сталин, пожалуй, и в этом «самый верный ученик Ленина». В данном случае – в отношении к Тухачевскому.
Много десятилетий спустя, в ответ на высказанное «мнение, что Тухачевский был антисоветским»910, ближайший соратник Сталина, репродуцировавший прямо или косвенно его мнения, В.М. Молотов заметил: «Трудно сказать. Но то, что он был не совсем надежным, – это безусловно»911. Сомнения Молотова в «заговоре Тухачевского» в этом суждении очевидны. Он считал Тухачевского лишь «не совсем надежным» и тем не менее не выразил сомнения в целесообразности его осуждения и расстрела. Узнав мнение Ворошилова о расстрелянном маршале: «Тухачевский – я ему никогда не верил и не верю»912, – Молотов согласился: «Верно, это так». Но далее последовало весьма примечательное пояснение, сквозь которое отчетливо просвечивается ленинская и сталинская политическая прагматика: «Но не использовать таких лиц – тоже неправильно. А вот до каких пор можно использовать, тут можно и ошибиться: либо слишком рано с ними разделаться, либо слишком поздно»913. Характерно само словечко «разделаться»! И все-таки, как полагал Молотов, верный соратник Сталина не только в делах, но, уверен, и в мыслях, рано или поздно с Тухачевским все равно следовало разделаться: «был ненадежен».
«Такие лица», как Тухачевский, в контексте рассуждений Молотова, изначально и всегда считались «врагами», реальными или потенциальными, которые рано или поздно должны быть уничтожены, потому что рано или поздно они, несомненно, свою вражескую сущность проявят. Но этих «врагов», как лиц, наделенных определенными способностями, обязательно следует использовать в интересах Партии, Революции и Социализма.
Поэтому, можно сказать, независимо от реальности или мнимости своей вины, Тухачевский был обречен. И, как это видно из предшествующих фактов и рассуждений, суть дела была не в «вине» Тухачевского или «злодействе» Сталина, а в способе и установке «революционного» мышления.
Начиная с 1931 г., особенно в 1935–1936 гг., судя по «Журналу посещений Сталина в Кремле», Тухачевский достаточно часто встречался со Сталиным.
9 января 1931 г., с 14.40 до 15.30, Тухачевский беседовал со Сталиным в его кремлевском кабинете. О содержании их беседы можно только догадываться. Скорее всего, разговор шел по поводу последнего письма Тухачевского, обращенного к Сталину 30 декабря 1930 г. и содержавшему, по существу, требование о «реабилитации» его проекта января 1930 г., квалифицированного самим Сталиным как система «красного милитаризма», и, как следствие, – своей военно-политической «реабилитации». Подробнее об этом мне уже приходилось писать в других книгах. Процитирую лишь один из фрагментов этого письма, красноречивый по тону, в котором оно выдержано.
«…Формулировка вашего письма, оглашенного т. Ворошиловым на расширенном заседании РВС СССР, – писал Тухачевский в требовательном тоне, напоминая о весеннем обсуждении его предложений на заседании РВС СССР в апреле 1930 г., – совершенно исключает для меня возможность вынесения на широкое обсуждение ряда вопросов, касающихся проблем развития нашей обороноспособности, например, я исключен как руководитель по стратегии из Военной Академии РККА, где вел этот предмет в течение шести лет. И вообще положение мое в этих вопросах стало крайне сложным»914.
Такой тон Тухачевский мог позволить себе, чувствуя за собой поддержку авторитетной части высшего комсостава Красной армии, прежде всего с Украины (Якира, Гамарника и др.), а также замнаркома по военным и морским делам С.С. Каменева, замнаркома И.П. Уборевича и др. Но не только.
Следует отметить чрезвычайно сложную социально-экономическую и социально-политическую ситуацию в СССР в связи с коллективизацией, появлением оппозиционных групп внутри ВКП(б). Сталин был не заинтересован в обострении своих отношений с армией. Поэтому не исключено, что письмо было написано Тухачевским, если не с негласной санкции самого Сталина, то с уверенностью в благоприятной реакции последнего на это письмо. Не исключено, что Сталин каким-то образом санкционировал это письмо, как мотив для начала своего сближения с Тухачевским. Тем самым он стремился оторвать Тухачевского от «украинской группировки» Якира, Гамарника, Дубового и привлечь к себе.
Изменение политики Сталина в отношении Тухачевского, очевидно, началось как раз с 23 октября 1930 г., когда военачальник, по словам Сталина, «оказался чист на 100 %». А 30 ноября 1930 г. на заседании Политбюро ЦК обсуждался вопрос о плане танкостроения915, поставленный, похоже, под влиянием предложений Тухачевского, поскольку к нему вернулись в решении Политбюро ЦК от 10 января 1931 г.916, на следующий день после разговора Тухачевского со Сталиным и, совершенно очевидно, под влиянием этого разговора. Это прямо подтверждается постановкой проблемы танкостроения на заседании Политбюро ЦК 20 февраля 1931 г. с приглашением Уборевича, Мартиновича, Тухачевского, Халепского, Михайлова-Иванова917. А в июне 1931 г. Тухачевский был назначен заместителем Председателя РВС СССР и наркома по военным и морским делам (вместо Уборевича). Весьма детально анализировал ситуацию вокруг этого письма и О.Н. Кен918, хотя не во всем можно согласиться с анализом и выводами этого талантливого, но, к сожалению, рано ушедшего из жизни автора.
С июля 1931 г. (вскоре после назначения на должность замнаркома и председателя РВС СССР и начальника вооружений РККА в июне) Тухачевский начинает участвовать в совещаниях у Сталина в Кремле: 13 июля, 23 ноября, 22 декабря, 25 декабря, 28 декабря919. Всего 5 раз.
В 1932 г. Тухачевский участвовал в совещаниях, собиравшихся в кремлевском кабинете Сталина по различным вопросам вооружения и перевооружения армии 3 января, 11 января, 13 января, 29 января, 26 февраля, 27 февраля, 7 апреля, 14 апреля, 26 декабря920. Всего – 9 раз.
В начале 1931 г. Сталин фактически принял программу модернизации армии, предложенную Тухачевским, а 7 мая 1932 г. Сталин нашел в себе силы из уважения к Тухачевскому написать письмо с извинениями за свою критику в письме к Ворошилову от 23 марта 1930 г. «Ныне, спустя два года, – писал он, – когда некоторые неясные вопросы стали для меня более ясными, я должен признать, что моя оценка была слишком резкой, а выводы моего письма – не во всем правильными»921. Сталин заканчивал это письмо следующими словами: «Не ругайте меня, что я взялся исправить недочеты своего письма с некоторым опозданием»922. Несомненно, Сталин, проявляя доверие к Тухачевскому, стремился сохранить и доверие последнего к себе. Более того, он еще и демонстрировал это Тухачевскому, поскольку 1932 год был весьма тревожный для Сталина в плане обострения внутриполитической обстановки в стране и в партии.
